при отсутствии классов эксплуататоров и эксплуатируемых возникает и обостряется классовая борьба.
Наверное, правильнее было бы назвать эту борьбу не классовой, а борьбой коммунистов за власть. Ну, скажем, того же Троцкого, Каменева, Зиновьева и других — к какому классу их отнести? Это же их все годы вместе с Бухариным, Рыковым и другими обвиняли в попытках свержения руководства партии во главе с Лениным, Сталиным, Свердловым.
Их же обвиняли в убийствах Менжинского, Куйбышева, Кирова, Максима Горького.
Почему-то до самой смерти Сталина эта классовая борьба не прекращалась. Она охватила всю страну, подмяв под себя и грешных, и праведных. Волны репрессий захлёстывали всю страну, а вождь торжествовал.
Даже подумать страшно, что творилось в стране, с одной стороны, ликующей под солнцем и в свете фонарей, с другой — стонущей в полумраке застенков, властвующих в ночи карательных органов.
Вы, Николай Алексеевич, сами не раз были свидетелем и, не скупясь на краски, описываете садистов НКВД, их изуверские пытки, с которых вы, будучи не в силах смотреть, спешили уйти.
Да, кровавые палачи изощрялись, вооружившись всем арсеналом, собранным из «инквизиторских архивов» Средневековья.
Но соответственно цивилизованному XX веку они совершенствовались. Скажем, например, удар мешком, наполненным песком, по груди или животу, последовательно, сотрясал так, что не только внутренности, но мозги разлетались.
Ну а «конвейер» или «стойка», рассчитанные на измор?
Ещё хуже камеры с воздействием высоких или, напротив, низких температур. Тут если не признаешься, можно либо свариться в собственном поту, либо превратиться в ледышку.
Пускание под ногти иголок или сдавливание половых органов, ущемление пальцев рук дверью — примитив старины, такой же, как мат и побои костоломов до потери сознания с последующим окатыванием холодной водой.
Сам Сталин, не вылезавший из тюрем и ссылок, на себе не испытал всего этого, будучи под следствием бессчётное число раз как уголовник и политзаключённый. Но знал хорошо, чем и как можно сломить волю не только таких хилых, как он сам, но и богатырей, упрямых, непокорных, сильных духом.
Знали и те бездарные, невежественные его ставленники, которые, как зайцы перед удавом, ползли к нему на животе.
Не зря ведь Лазарь Каганович — один из ярых сторонников репрессий, который с бездушностью заносчивого надсмотрщика мог шлёпать по мордам подчинённых, потеряв власть при Хрущёве, — слёзно умолял Никиту Сергеевича, робко напоминая: «Мы же знаем друг друга много лет, прошу не допустить, чтобы со мной расправились так, как расправлялись с людьми при Сталине».
И Генриха Ягоду (Гершеля Иегуду) вы, Николай Алексеевич, характеризуете как скользкого типа: «Женат на внучке Свердлова, с двадцатого года в органах ВЧК. С 1934-го возглавляет ОГПУ».
Это он, оказывается, внедрил систему доносов, насадил во всех учреждениях, организациях, предприятиях и в руководстве в центре и на местах секретных сотрудников, следящих за каждым, начиная с начальников и кончая дворником.
Это Ягода умножил количество тюрем, лагерей и усеял массовыми захоронениями расстрелянных, ни в чём не повинных людей, лесные трущобы и степные просторы страны. Не по собственной воле, конечно.
И вдруг сам оказался в камере предварительного заключения как враг народа, бывший сексот царской охранки, польский шпион, агент гестапо, убийца Кирова, отравитель Максима Горького и Куйбышева.
Вы, Николай Алексеевич, говоря об этом, недоумевали, лгал Ягода или говорил правду. «А если лгал, возводил на себя напраслину, то зачем, от кого отводил подозрение?» — вопрошаете вы.
Ясно, что из Ягоды все эти признания выбили так же, как он выбивал когда-то из других «врагов народа». А подозрение он отводил от Сталина, чью волю беспрекословно выполнял, в надежде, что генсек помилует, учтя его старание и преданность. Но увы!
Подобным образом вели себя и многие другие фанатичные чекисты, кагэбисты, партийные работники, попавшие в тюремные застенки, готовые терпеть муки и умереть, если потребует партия.
Наша тоталитарная система постоянно порождала и порождает общественные мнения, либо возносящие всех подряд, либо чохом охаивающие всех стоявших и стоящих у власти.
Так, например, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина нынешние историки превратили в безвольного старикашку-склеротика. А ведь он был единственным государственным деятелем того времени, который смело поднимал голос против произвола властей,
