«Сбрось маму с поезда», где Дэнни Де Вито бьет Билли Кристала сковородкой по голове. Но так вышло, что история с Эгилем предвосхитила другой момент в тексте, когда Стефанссон уклоняется от вопроса об этических последствиях его работы, сначала цитируя стихотворение Одена, а затем в шутку предлагая бросить меня в ближайшее озеро.
Какими странными иногда бывают ученые! Когда я работал над текстом о развитии мозга у плода, югославский нейрофизиолог из Йеля Паско Ракич рассказал мне, как научился своему мастерству у русского ученого из Гарварда, Павла Яковлева. Яковлев собрал целую коллекцию из тысяч человеческих мозгов, которые он погрузил в целлоидин и нарезал, как колбасу.
Годы спустя, когда Яковлев умер, завещав добавить в коллекцию его собственный мозг, Ракич отправился отдать учителю дань уважения. «Я посмотрел на слуховую кору, увидел пирамидальные клетки, — вспоминал Ракич, — и сказал: „Я разговаривал с этими клетками“».
Когда ученые говорят что-то подобное, найдите способ это использовать, даже если это будет отступлением в тексте.
Будьте скептиками
Само собой, если бы вы не были скептиком от природы, зачем бы вам становиться научным журналистом? Скептически относитесь к тому, что говорят ученые, как они сами скептически относятся друг к другу. Будьте настроены критически, когда этого требуют их слова и действия. Разумеется, следуйте за деньгами, когда чутье вам подсказывает, что это нужно сделать. Но всегда помните, что 95 % ученых — ну, раз уж я сам выдумал эту цифру, пусть будет 99 % — честные люди с благими намерениями и без конфликтов интересов. Это обычные люди (большинство из них), которые делают нечто необычное. Они трудятся на передовом краю знаний, и им очень трудно объяснить всем остальным, чем они заняты. Каждую неделю они просят помочь им в этом со страниц
20. Объяснительная журналистика
Джордж Джонсон пишет о науке для газеты
Я довольно точно помню, когда пришел к мысли, что на свете нет ничего настолько сложного, что сколько-нибудь разумный человек не смог бы это понять. Как-то в один из летних дней, когда мне было лет 15 или 16, я и мой лучший друг Рон Лайт решили, что хотим разобраться, как работает гитарный усилитель. Мы оба играли в посредственной гаражной группе 1960-х. Рон потом стал довольно известным гитаристом, а я постепенно понял, что мой талант не связан с музыкой. Уже будучи увлеченным маленьким ученым, я смог усвоить логику базовой теории гармонии достаточно хорошо, чтобы исполнять простейшие последовательности действий, басовые риффы, и, если уж очень нужно, мог сыграть и соло, ужас всех любителей концертов. Но мой подход к инструменту был чисто интеллектуальным — в моей игре не было ритма, а может быть, души.
Разглядывать символы на схеме усилителя Рона фирмы Fender казалось мне бесконечно более интересным, чем читать музыку с листа. Мне хотелось узнать, что на самом деле означает эта впечатляюще запутанная схема, как электричество течет по лабиринту проводов и деталей таким образом, что
