До горизонта и обратно

чей-то Скорый…
Допишу пару строк,
Навсегда
Собираясь
Сойти…

Банька

осень суровая, с холодом в норове —
ветер срывает листву
грусть и обидное…
счастье невидимо —
в баньку, пожалуй, схожу!

камешки красные – с паром согласие!
эх, как подкину – держись!
шаечка,
венички,
дух мой не ленится —
требует новую жизнь

жаркие облаки – радуюсь – огненный!
воздух пропитан хвоей…
снятый с Распятия —
прямо в объятия
той, для которой герой! —

Осень-красавица – боже, как нравится! —
плещет прохладой лазурь…
мысли по полочкам,
тело как новое,
изгнана веником дурь!

Бежала Ночь…

в привычно-черном естестве бежала Ночь
и мысли между…
в безумстве зла постились те же,
на нас похожие… точь-в-точь…
не так звучала и усталость
(такая, знаете, без слов…)
в ее цветах – огонь костров
и остро-горький вкус желаний

ты тоже… в этом ВСЁМ была —
скупая страстью… но игрива —
мы раздевались,
ты лечила (сь), не понимая смысла сна
и мир погоже-непогожий
такой обычный и простой
и нас, не терпящих покой —
лихих в стихах, грустящих в прозе…

страницы жизни в том текли
такой несклеенный, брутальный…
в котором строфы опоздали
запомнить радости любви
и время то, что часом после
(и час безумный вне страниц)
я изучал оттенки лиц,
в которых блеск сменяла осень…

какой-то странный ветерок —
дрожу…
таинственно-нелепо…
мне в долах сердца мало света
и показалось – одинок,
а может, вместе одиноки
в немых пространствах суеты?
в которых ночь от нас бежит,
оставив дню пустые строки…

В лодке ветхом…

в лодке ветхой
да по Лете,
в эполетах золотых
волны-вехи режут светом,
битой бед чеканя стих…
так бывает —
сердце тает
на краю с Иной страной
на границах здесь обряды,
для взлетевших – упокой…
ой, же, боже —
жалят брызги,
весла
весны
веселят —
там где лед – так мало жизни,
там где пир – обычно ад…
в лодке ветхой да к рассвету…
дай же веры для души!

НЕ УБИЛСЯ! —
Ветер цепкий…
Паруса
так хороши…

Гостиницы грез. Полустанки любви

ночное сознание в дали уносит
туда, где венчается истиной быль
и где, словно свечи, сгорают вопросы,
генезису смысла даря новый стиль —

сентенции жизнь перекрасят в Дорогу —
ушедшие к Счастью исчезнут в пути —
попутно и встречно,
одни и в обозах…
в Гостиницах грез… Полустанках любви…

… наутро омоюсь Зарницей восставшей,
ты бережно сложишь волшебную Ночь,
не вспомнив о счастье,
почти безучастно
согреешь дыханием холод у ног…

…останешься вновь и, увы, не со мною!
прощаясь по-детски – платочком вослед…
а я не смогу объясниться с судьбою,
хотя…
и на Темное выльется Свет…

зачем же вопрос, коль ответы быстрее?
зачем же слова, если в них не объять
страданья сердец, что сгорают, не веря,
что Реки Любви возвращаются вспять…

До яма далече… Маме (Из цикла «Записки СтанСыонного Смотрителя»)

Колеса кибитки лизали ухабы,
Воинственный ветер просился вовнутрь —
В порывах настырный, что стекла дрожали —
Желая прогнать мало-мальский уют…
До яма[11] далече – пожалуй, верст двадцать…
Глотну чуть анисовой[12] – душу согреть…
Походному перышку хочется к стансам
О грусти осенней,
О чувствах напеть…
Ямщик затянул заунывное что-то…
Глаза закрываю,
Куда-то лечу…
Там – Мама и Дом,
Там любовь и забота.
Мой стих заблестел, принимая слезу!

Дождливым Питер – каземат…

дождливый Питер – каземат…
мне из него никак… я вязну
в болоте сумрака и грязи, в себе теряясь…
странный лад? – привычно течь куда попало,
скрывая мысли от оскала
летящих мимо,
наугад…

внутри – уютная тоска,
вновь Жизнь, и Смерть… почти у края —
с природой вместе замираем,
но понимаю – жизнь – игра,
в ней дух отчаялся,
но верит…
мечту поземка мягко стелет —
во мне сгорело все
дотла…

желать ли мне себя другим? —
…воскресну, может, в непогоде
такой привычной для природы,
в которой Питер нелюдим…

Если Бог не суров

не зналось, забылось… и помнил ли кто о чужбине?
в которой неласковым эхом пропитан песок,
в котором зажженный огонь терпеливо остынет,
чтоб искренне-нежное тело не ранить у строк…

чужое в ином растекалось ручьем и словами,
иное нетронуто ветром, осталось как есть —
каким-то, пожалуй, нелепым – а может, и странным —
в нем тайные шепоты струн раздаются окрест…

я птицу свою отпускал (был суровым с собою!) —
гнездилась в руках непрозрачная грешная суть…
тебя вновь любой полюбил – от мороза до зноя,
в себе (если Бог не суров) разберусь… как-нибудь…

Можно ли?