Открытые дворы. Стихотворения, эссе

городов,
      Которыми в кубики играют реки,
      К дыханию домов, затянутых дымом,
      К морозному предсмертному дыханью
      Косули, убитой на снегу,
      Сквозь пелену пространств
      И речные длинноты перекатов дней
      Несущих плот к морю незнакомому…

      К дыханию лепетаний в нас нерожденных,
      К тому, что просит возродить, достроить,
      Украсить золотцем из потемневшей неживой ладони
      Вершину недостроенного зданья,
      Создать еще неизвестное,
      Неисточавшее горький запах мысли,
      И тусклое зеркальце закатного солнца
      Запрятать в карман потайной…

      Всю жизнь можно оплакать в миг такой,
      Всю жизнь отпустить в неизвестное.
      Ржавый ельник, елань и болотце
      И берез молодых чахлый хруст.
      Меж них, хватаясь за ломкие травы,
      Уйдет она, счастливая жизнь.

      4. Не очнуться, о, нет, никогда не очнуться,
      Чем любимей, тем ближе и глубже.
      Иначе, как бы жизнь охватили мы голосом,
      Тихим голосом вдаль?

      Как бы жизнь нам признать,
      Если б не путь ночной,
      К любимой путь, нежный,
      Выход тела, исход?

      Если б не так, то как бы мы узнали людей?
      Ведь любимое нами – знакомое.

      И если скажу я, любовь, я люблю тебя,
      То умрет человек любимый,
      Пораженный грохотом сил земли.

      И нет, не смогу поразить я забвеньем
      Иные, но ближние жизни,
      Доверенные мне любовью.

      Я хочу состариться сразу, только честно и тайно,
      Чтобы только на миг вышли к земле
      Эти руки, гудящие теплой смолою внутри,
      И утренняя влага лица неотчетливого,
      Только унять этот вечный период тепла
       и хлада в крови.
      Только на миг, чтобы мир мне узнать.
      Что, не смогу я?
      Лица крови моей мелькнут на мгновенье,
      Чтобы старческий шум моря остановившегося
      Замер перед глазами молодыми…

      Нет, только подумать и сможешь,
      Нет, никогда не предашь ты жизнь,
      Если я говорю, что люблю тебя,
      Это значит только – верю,
      Что ты существуешь.

      Если ж ты жизнь прожить не хочешь,
      Только опыт понять ее хочешь,
      Мудрость окончанья мгновенного,
      Любишь любовь – ты не существуешь.

      Ведь если бы не любовь,
      То как мир бы поверил нам,
      То как бы песчинки водой нам слепить
      Раннею ночью после вселенной дневной,
      Как бы нам отдых жизни понять
      В нежных заводях крови?
      Чтобы будущее больше не скрывалось
      И не страдало от света прямого.

Из книги «По нашему миру с тетрадью»

* * *

…но оказалось, что «Трансаэро» собак и кошек не берет
на борт
Не пронести кота как шапку под наркозом
Не запакуешь ведь, средь багажа не
затеряешь

Сидели с ним мы
вечером перед закатом
И лакомились теплым молоком
Раздумывая, кому бы поручить
судьбу свою
Но все же, его в карман не спрячешь, мой кот объемистый,
хотя и легкий
прошу его не есть последний день,
чтоб нашу участь облегчить…

* * *

         После дождя на детской площадке
          нет никого
          только сизых четыре голубя
          гуляют примерно в одном направлении
          пересекаю косо их путь и я

         Солнце! Волшебное солнце!
          нарисованное детской рукой
          замешанное на этом мокром песке
          шевелится, наверное, здесь под землей

* * *

из-под земли метро на «Юго-западной»
ты вышел в вечер
в воздухе неповторимом
взглядом ты смешал
чернильный цвет суровый край стеклянных
зданий
и темную младую зелень
в высоте была видна «Звездочка – торговый центр»
два желтых хомута «Макдональдса»
и подлинная над ними звезда
теперь не сквозь очки, но очи
из 30-х годов
ты смотрел
недоуменным его зреньем
смотря на все это вечернее
замечая лишь детали
поскольку ты был рассеян во времени во всем

Памяти Аркадия Драгомощенко

Аркадий, можно ль найти ненужный
какой-нибудь в мире предмет

но не дается
все у нас приспособлено
все вокруг сподручно, все под рукой
все говорит и о том, и о сем
все задает не вопрос, а ответ
не обнаружить совсем постороннюю лишнюю
вещь – это был бы ковчег для тебя

но все они сочтены
все подшиты для дела
все пущены в ход или в рост

нет ни щепочки, что была бы ненужной
кому-нибудь
но где – для тебя?
ты бы создал ее сам в своесильном
зрении, ты бы ей удивился
но для удивленья теперь —
нет-мир без тебя

тише и тоньше сейчас
словно бы все
лезвия слез своих обнажили
но все же оставили мир без надреза
и некуда закатиться, исчезнуть невинной вещи
все они, все они здесь,
сочтены

вижу, лишь легкая краснота
на месте том, где стоял ты
но через такой порез
не произойдет ничего

мы соберем, собираем к себе
всех, кто летел над настурцией
всех кто
по ту сторону ранки

* * *

Когда забытый Фирс
раскроет окна в сад,
полный цветущей сакуры
и ребята, – целый их отряд
не пионеры, нет – бой-скауты
подойдут к нему с цветами в руках
дети самого интернационального состава
и самая многонациональная девочка
(«бой-баба» как кто-то произнес о ней в отряде)
набравшись смелости произнесет:
«Спасибо, дедушка Фирс,
спасибо, что для нас играете
столько лет и играете на все сто
что ты не гонишь
природу в дверь
а для нее