Евреи в царской России. Сыны или пасынки?

Наивно-доверительный тон послания, адресованного «понимающему» соплеменнику, помогает автору-очернителю показать узость мысли и нравственное убожество иудеев, оказавшихся в столице, благодаря разрешительным либеральным узаконениям Александра-Освободителя. Беззастенчивые откровения Брумгера поражают отчаянной наглостью и очень походят на своего рода самоизвет. Вот что он пишет относительно получивших право на жительство в Петербурге единоверцах: «Ти знаешь, што вшакого еврей ждесь должен с какого-нибудь ремесло занятье иметь, патаму нам иначе ждесь жить невозможна [законом 28 июня 1865 года внутренние губернии империи были открыты для евреев-ремесленников и мастеров– Л.Б.]. Ну, а Янкель, звестно, ведь умного еврей; он сибе скоро шделал ремесло! Деньги немного имел и шделал контора, чтобы деньги под залог вещи давать; шлава Богу это хорошо; патаму в Петербург много без деньги сидют, и нас все очинь благодарят, что ми добрые евреи бедным людям помогаем».

Тит. л. кн.: Вейнберг П.И. Сцены из еврейского быта. (1874)

Сарказм бьет в глаза: под маркой разрешенными властями занятием производительным трудом, ремеслами, евреи, дескать, паразитируют, занимаясь презренным ростовщичеством[15]. Отвратительно и бахвальство Брумгера, что одна из железных дорог «в наши еврейские руки попалась», а также то, что все оказавшиеся в столице евреи якобы находятся между собой в тесной спайке («как будто храбрые шаддаты на войну идут»). Об уровне культуры сего местечкового выходца говорит следующее: очень ему не нравится, что в Петербурге нельзя кричать во все горло – «в Бердичеве в сто раз лучше: на улице целый гвалт паднимать можна, и даже вшем это очень приятно».

Сценка «Экзамен в Еврейском училище» изображает «маленького еврея» совершеннейшим неучем. Он несет такую несусветную околесицу, что, казалось бы, сразу же должен получить от ворот поворот. Но учитель, дабы насладиться самому и потешить читателя его непроходимой тупостью, а также уморительным коверканьем русской речи (Вейнберг включает свой излюбленный прием), упорно продолжает экзаменовать его по всем предметам:

Учитель (давая ему книгу).
Прочитайте что-нибудь.
Ученик (читая).
Балшой корабль пливал на бурнующим волнам…

А вот как ученик по заданию учителя склоняет слово «пароход»:

Ученик (склоняет)

Я перэход, ти перэход, он перэход, ми перэходы, вы перэходы, они перэходы. Я бил перэход.

Русскую словесность ученик знает разве только понаслышке. Вот как звучит в его исполнении отрывок из классического текста Лермонтова, упорно называемого им «штихотворение «Мачта»:

Билеет мачта одинокой,
Вдоль по дорожка сталбавой,
Что ищет он в штране далекой?
Шпи, ангел мой, Бог с тобой!

А басню Крылова «Пастинник и Видмедь» («Пустынник и Медведь») он пересказал своими словами и завершил ее так: «Блоха вскакила к нему к нему на лобу; ведмедь вискачил из тирпенья, взял балпгущий камень и бросил на лицо; таз лицо пастинника зделался клейпс! Надравученье басни: когда хочете спать вместе с видмедь, так закройте лицо с платок, чтоб вас не кусали блохи!».

Ученик смешивает «логарифмы» и «лабиринты», утверждает, что существуют только два климата – «шентиментальный и мокрый» и две части света – Европа и заграница, разглагольствует о некой «балпгущей стране Македон, поражающей взгляд прекрасностью тех местов, которые лежат вблизи, как то: Киев, Ница, Нева, Петербург и Бердичев» и столь же нелепую чепуховину.

А в рассказике «Прием учителя» изображается еврейский оболтус одиннадцати лет, с говорящей фамилией Бородавкин. Он затвердил несколько дежурных фраз на немецком и французском, но его отец, еще больший невежда, возомнил его, чуть ли не полиглотом («он типири так на эти языки разговаривает, что я сиби за волосы даже взял, как услышал»). Студент, взявшийся экзаменовать отрока, сразу же понял, что он не знает ни уха, ни рыла и годится только в первый класс гимназии. Все кончается тем, что Бородавкин-старший устраивает недостойный торг со студентом, и тот отказывается от репетиторства и уходит.

Насколько далекими от реальности, утрированными были евреи-невежды под пером Вейнберга, видно хотя бы потому, что вместе с ним во 2-й Одесской гимназии, в которой, кстати сказать, автор прошел только низшие классы, обучалось 53 (!) еврея. Число образованных евреев (врачей, адвокатов, нотариусов) даже в его родном городе было весьма значительным.

Некоторые пассажи изображают евреев-глупцов, впрочем, глупцов азартных, получающих удовольствие от самого процесса торга. Вот, скажем, пьеска «Разносчик», в коей остановившегося в уездной гостинице постояльца одолевает явившийся нежданно-негаданно иудей со словами «Пожалуста, погашайте что-нибудь». Происходит характерный диалог:

Господин.

Убирайся!

Еврей.

Что, убирайся! Ви пасматрите тавар: часы с бадильник, что крепко над вухо стучит… персидский парашок ат блахов…

Господин.

Покажи порошок. (Еврей вынимает баночку с черной мазью.) Это что?

Еврей.

Для иштребленья блахов.

Господин.