смелость называть попросту Элис, уже выказывает небольшие признаки любви ко мне и даже пригласила меня и Вашего отца, который по-прежнему все так же добр, на чаепитие в ее доме. В ответ я предложил Вашему отцу пригласить ее отведать настоящего карри, обильнее и усладительнее всех, что я готовил досель, и он полагает, что это замечательное предложение.
Так что это предложение будет осуществлено, возможно, в ближайшее воскресенье. Благодаря тому, что я живу у Вашего отца, люди принимают меня более доброжелательно, чем раньше, и всего два вечера тому я сидел с Вашим отцом в «Гадком селезне», как теперь я смею его называть, вместе с его друзьями, с которыми я уже играл в гольф, и они обсуждали иностранцев, обзывая их «черными выродками» в моем присутствии, хотя сам я не сильно черный, и даже интересовались моим мнением относительно черных иностранцев. Когда я пью с Элис в «Гадком селезне» (перо мое почти краснеет чернилами, когда я пишу это имя столь откровенно), уже никто не смеет сказать «Глядите, вон там черный с белой женщиной». Они уже считают все это само собой разумеющимся, мистер Денхэм. И я Вам крайне благодарен за это. В конце концов, Вы человек, побывавший во многих странах как очевидец, теперь в далекой Японии, и как же у Вас идут дела, мистер Денхэм? Вы — тот человек, который с уважением и по-братски относится к другому человеку, даже если цвет его кожи отличен от Вашего.
И вот наша дружба позволяет мне признаться, что я солгал Вам однажды, хотя и во благо. Вы помните, что не так давно, хотя, кажется, что прошли века, мистер Денхэм, мы впервые встретились в Коломбо. Я тогда сказал Вам, что подумал о Вас, как о мистере Денхэме, моем давнем учителе в Тринкомали. Так вот, в Тринкомали никогда не было такого человека! Нет, моего учителя, американца, звали мистер Сасскинд. Я воспользовался простым приемом безобидной лжи, чтобы познакомиться с Вами, особенно когда узнал из письма, Вам адресованного, что Вы живете в Англии, а я туда собираюсь. Я действительно увидел Вас и подумал: вот — человек, и воистину настоящий человек, и он может быть мне другом. И эта ложь сработала, мистер Денхэм.
Моя работа продолжается, и в анкете, которую я предлагаю людям, я задаю много важных вопросов — что они думают о расах, и насколько важно наличие рас на земле, и так далее. Некоторые из тех, кого я просил заполнить анкеты, оскорблялись, но я теперь защищен от оскорблений, мистер Денхэм, обычно проводя опросы в спокойных местах, таких, например, как общественные туалеты, где с оскорблениями можно быстро и безболезненно рассчитаться, пусть и проявляя некоторую враждебность.
Недавно я обнаружил, что пистолет, одолженный однажды, тоже может быть полезен, и под незаряженным пистолетом некоторые люди, будучи спрошены в туалетах или в освещенных подворотнях, вынуждены давать честные ответы на мои вопросы. Так что мой научный труд продвигается, и препятствия устраняются наилучшим образом. Погода теперь немного теплее, чем предполагалось, и есть надежда, что весна наступит раньше, не то чтобы, конечно, я уже претерпевал английскую весну, но стихи, читанные мной в Тринкомали, были полны нарциссами, и другими похожими цветами, и резвящимися барашками, которых вряд ли, я думаю, мы увидим на улицах.
И вполне уместно, что я влюблен, мистер Денхэм, ибо весна в Англии, и об этом я тоже читал, это время, когда каждый считает своим долгом влюбиться, так что я исполняю мой долг. Любовь, следовательно, должна идти своим чередом вместе с моими трудами. Ваш отец сказал, что писать он не будет, поскольку ему нечего сказать, помимо того, что он передает вам привет, но он доверяет мне написать это. Уверяю Вас, что если его здоровье когда- либо обнаружит признаки ухудшения, то у меня есть индийские и цейлонские друзья-медики, которые будут более чем счастливы оказать ему помощь, так что беспокоиться Вам не о чем. Кроме того, я пополнил небольшие, честно говоря, запасы бренди в буфете, так что теперь его хватит на все случаи жизни.
Что ж, я заканчиваю просьбой поскорее ответить, и не вкратце, зная, что Вы — мой друг, а я Ваш друг и всегда таковым пребуду. Аминь, как друг Вашего отца, чертовский христианин, мог бы сказать! И который не друг мне более, ибо я ему не нравлюсь, но мне нет до того дела (он не ответил на мою анкету благоразумно), и ноги его в этом доме больше не бывало.
Искреннейше, искреннейше Ваш, мистер Денхэм,
Меня должно было, теперь-то я понимаю, насторожить странное молчание отца. Совсем не похоже на него — не послать хотя бы кратенькую писульку «воскресного папы», пахуче выкашливая себя из старческой затрудненной каллиграфии. Но спустя несколько недель после письма мистера Раджа у меня у самого начались проблемы в Токио, и это не было связано с моей работой. Проблемы касались Митико-сан.
Клянусь богом, я не держу зла ни на Америку, ни на американцев. В рассуждении восточного побережья, тринадцати колоний, я думаю, что Америка — прекрасная, смышленая страна, пусть нагловатая, но, как я понимаю, имеющая право на получение полного статуса доминиона. Я хочу сказать, что не принимаю Декларацию независимости. Естественно, я никогда не говорил американцам ничего подобного, но, работая и просто общаясь с этими прекрасными, слишком упитанными людьми, я всегда предполагал, что мы с ними похожи, и обращался с ними соответственно. Когда с Митико-сан случилась беда, я, к сожалению, находился на вершине дипломатического «живи-сам-и-давай-жить-другим» договора о цветном телевидении с
