обратившийся к британской разведке, попал прямо на Кима Филби. Филби отделался сильным испугом, но последствия для беглеца оказались трагическими.
Разрушитель
В воспоминания, написанные после благополучного обоснования в Москве, Филби вставил невинную деталь, запутывающую драму Волкова. Его описание, как и вся книга, – это продолжение, теперь уже из вынужденной ссылки, войны, которую он всю жизнь вел против западной демократии. Как и многое другое из написанного им, это паутина лжи и полуправды, которой опутан скелет подлинных событий, причем и сам скелет событий местами подправлен. Ниже впервые приводится полная история дела Волкова, а основные выдумки Филби отмечены по ходу повествования.
Константин Петрович Волков приехал с женой Зоей в Стамбул из Москвы 19 мая 1945 года. Они ехали по советским дипломатическим паспортам номер 10408 и 10409, муж был назначен вице-консулом в советское генеральное консульство. На самом деле Волков, которому было чуть больше тридцати лет, являлся подполковником разведки НКВД, до этого работал в штаб-квартире НКВД в Москве и был направлен в Турцию в свою первую заграничную командировку. Из последующего ясно: он заранее решил для себя, что это будет его последняя командировка.
Хотя дело Волкова прогремело лишь пару недель спустя после дела Гузенко и должно располагаться по хронологии после него, на самом деле оно началось двенадцатью днями раньше, 27 августа 1945 года. В этот день мистер Пейдж, британский вице-консул в Стамбуле, то есть ровня Волкову в дипломатической иерархии, получил письмо от своего советского коллеги с просьбой принять его в 22 часа того же дня или на следующее утро «по срочному и важному делу». К письму Волков приложил визитную карточку и попросил, чтобы на встрече присутствовал переводчик, предпочтительно англичанин. В знак согласия Волков просил Пейджа прислать в советское генконсульство свою визитную карточку или позвонить и попросить сотрудника консульства, чтобы приехал кто-нибудь «для обсуждения вопроса об одном советском гражданине».
Чтобы понять слоновью тонкость этого подхода, нам нужно вернуться в атмосферу первых послевоенных месяцев. Бегство было тогда в новинку как идея и как практика. Как Гузенко потратил часы на походы в редакцию газеты, так и Волков потратил несколько дней, когда послал свою визитную карточку непонятно для чего. Так, во всяком случае, воспринял его «послание» Пейдж. Он обсудил вопрос с генконсулом Л. С. Херстом, и оба пришли к выводу не отвечать.
И снова вернемся к обстановке того времени. Никто из этих двух чиновников не имел никакого отношения к британским спецслужбам, которые в 1945 году и сами не сталкивались с явлением бегства из другого лагеря. Последний советский офицер разведки, который просил в Британии политического убежища, был, видимо, Георгий Агабеков[31]. Он в 1930 году пришел и обещал рассказать все, если Уайтхолл (улица в Лондоне, на которой находятся правительственные учреждения, синоним правительства. – Примеч. перев.) поможет ему жениться на английской девушке Исабель Стритер, в которую он безумно влюблен. В той истории тоже был турецкий элемент, потому что девушка была дочерью бывшего британского консула в Стамбуле. Но Херсту и Пейджу можно простить незнание той истории. Необычное дело Агабекова нельзя назвать прецедентом, ибо ничего такого в мире шпионажа не случалось ни после, ни до.
Итак, первая попытка подхода была проигнорирована. Русский напрасно прождал две недели, когда его терпение иссякло и он решил поднять уровень и ставок, и риска. 4 сентября он без предупреждения пришел в британское генконсульство. Нашелся и переводчик в лице сотрудника британского посольства Дж. Л. Рида, который неплохо говорил по-русски.
Когда Волков начал говорить, Пейдж сразу понял, что зря он не пошел навстречу Волкову в августе. Волков с порога заявил, что он не вице-консул, а заместитель резидента советской разведки в Турции и что у него есть важная информация для Британии, при условии что британское правительство соответственно вознаградит его за труды.
Он с самого начала предложил имена 314 советских агентов в Турции и не менее 250 – в Великобритании (эти имена, сказал он, заперты в чемоданчике, который находится в пустой квартире в Москве, что, если это правда, доказывало, что он готовился к своему шагу задолго). Двое из агентов в Британии, утверждал он, работают в Министерстве иностранных дел, ещё семь в британской разведывательной системе, и один из них «выполняет обязанности главы отдела британской контрразведки в Лондоне» (двое в МИДе, как потом выяснилось, были Бёрджесс и Маклин, а сотрудником контрразведки – скорее всего Филби, хотя описание подходило и к Роджеру Холлису). В качестве дополнения Волков предложил рассказать подробно о московской штаб-квартире разведки и о нынешних операциях советской разведки на Ближнем Востоке и в Иране, а также предоставить образцы печатей, штампов и удостоверений личности.
Был ещё один сногсшибательный элемент в рассказе Волкова, и он сильно затруднял процесс заключения сделки. В последние два с половиной года, уверял Волков своих слушателей, русские читают все шифрограммы между британским посольством в Москве и Лондоном, как идущие по дипломатическим каналам, так и по линии спецслужб. (Эта информация не была впоследствии ни разу не подтверждена, но, учитывая службу Волкова в московском Центре, она была воспринята весьма серьезно. Это могло означать, например, что перед встречами в верхах в Тегеране, Ялте и Потсдаме Кремль мог заранее знать позицию Запада на переговорах.)
Возникшее затруднение состояло в том, что, зная об утечке шифра на линии Москва – Лондон, Волков опасался, что шифротелеграммы могут перехватываться и на линии между британским посольством в Стамбуле и Министерством иностранных дел в Лондоне. Поэтому он настаивал на том, чтобы его предложения были отправлены в Лондон медленным, но верным путем – диппочтой. Что же касается вознаграждения, то Волков требовал гарантию
