что она велела убить меня, вполне за дело, хотя дело то быльем поросло, растрепалось по ветру. Но я-то вот – жив…
– Волнительно, – не одобрила Зоэ, исключив вопрос с танцами и рыбкой, а заодно порадовавшись за королеву.
– То-то же… Благодаря тебе у нас теперь мир, его надо беречь. Вот я и берегу. Живу, смешно самому, в обители у багряных. Ну, когда не занят иными делами и не странствую. Они то ли ненавидят меня и пытаются запереть и удержать, то ли считают личным грешником на воспитании. Мы летом славно друг дружку… вразумляли, – несколько веселее сообщил гость. Помолчал, допил вино и крякнул от удовольствия. – Драк у нас в обители вдоволь, одна беда: фанатики сами вина не пьют и мне не приносят, даже яблочного. Впрочем, года за два или я излечусь от ереси, или они – от святости… второе предпочтительно. Кажется, они уже поняли: если я возьмусь проповедовать, им же будет хуже.
– Зачем ты пробрался сюда?
– Видишь ли, я намерен учиться у Ноттэ, – совсем тихо и грустно сообщил гость. – А только нет его в мире. И надежды… и надежды нет, я не хочу тебе врать. Я уже много у кого спрашивал, все твердят одно и то же. Оллэ, сморчок бессмертный, хоть и брюзжал в полный голос о своем безразличии к миру и его населению, а все одно, галопом рванул из Сантэрии к маджестику, библиотеку перерыл до донышка, всё искал старые намеки и забытые рецепты. Абу – ты его не знаешь, и к тому же он нездешний – в голос воет от горя, он на юге всё перевернул. И тоже впустую…
Зоэ почувствовала, как пол уходит из-под ног и быстро нащупала кресло. Села, перебрала кисти шали и заодно старательно привела в порядок мысли, и убедила язык не отниматься прежде времени.
– Как это… нет в мире? – испуганно выговорила Зоэ. – Ты что такое сказал? Ты вообще – кто? Ты кто такой, чтобы это вот сказать? Ты… Не может быть. Да я бы знала… ну точно бы знала. И такого быть не может, он обещал явиться ко мне и велел ждать. Он же обещал! Ноттэ – надежный. Ноттэ не умеет обманывать. Только не он!
– Не бормочи удобные глупости, ты знаешь, что его нет, – не усомнился гость. Зло оскалился и наклонился вперед, глядя без приязни. – Если не так, медяк тебе цена со всеми твоими славными деяниями, уже бойко превращаемыми в легенды, Башня иначе-то не умеет. Тебе теперь два пути: или в святые, или в мученицы… Второе им выгоднее.
– Знаю. Только вот им, – Зоэ показала не самый приличный жест и подмигнула гостю, окончательно себя уверив: этот нэрриха странный, и говорит он слова, которые вызывают боль… а только пусть так, эти слова – правда! И сам рыжий сын ветра – не худший из нелюдей и людей. – Не ври мне, что Ноттэ нет. Говори толком, с чем явился.
Гость расхохотался, отстучал дробь ладонями по штанам. Мокрым насквозь: дождь-то за окном неуемный, осенний. Пошумев, гость притих, задумался. Потом негромко, скороговоркой, морщась и глотая подробности, как яд – с отвращением и вынужденностью – изложил историю танца на острове, грозового шквала и отданного долга.
– Эй, насчёт Ноттэ… ты ведь немножко прав, тот сон про мотылька… Значит, не сон. И мне никто не сказал? – испуганно прошептала Зоэ.
– Очнись, наивная, кто б стал говорить? Вион едва ветер с запада унюхал, прыгнул на коня и понёсся махом – к Оллэ в ученики! Это-то ты заметила, нет его во дворце, – скривился гость.
Зоэ дернула плечом и смолчала. Еще как заметила! Возразить нечего: обидно, а ещё на душе тускло от упоминания знакомого имени. Вион обещал не бросать, говорил – буду рядом. Как сейчас помнится: в последний раз Вион явился вон из той двери. Вбежал запыхавшийся, просиял восторженной улыбкой, схватил рапиру, невпопад кивнул на вопрос – и сгинул. Только к вечеру и удалось разузнать: ускакал из столицы, никому и словечка не объяснив.
Тогда Зоэ от огорчения стала неразговорчива, королева заметила – и холодно, сухо усмехнулась.
– Нэрриха, куколка, за то и зовутся нелюдьми, что ровней нас не числят, – без раздражения отметила Изабелла, гладя по голове. – Все они вроде башмаков, на одну колодку пошиты, как по мерке. А внешние отличия – только узорчики и бантики, обман для глаз. С кем ни поведись, мозоли неизбежны…
Зоэ удивилась сравнению нэрриха с обувью, но возражать не стала. От предательства Виона было именно такое ощущение – саднящего крупного мозоля. Вион сгинул, а боль осталась надолго. И новую дружбу примерять сделалось сложно: недоверие мешало, как мозоль.
Дверь качнулась без шума, в проеме возник юный нэрриха. С тихой улыбкой глянул на названую сестру, затем на гостя – уже без приязни, с каким-то подслеповатым прищуром недоумения. Так он смотрел почти всегда на новых людей: будто против солнца стоит и видит их не вполне отчетливо. Рыжий плечистый гость хмыкнул, схватил кубок, выхлебал вмиг и приглашающе махнул.
– О! Ты кстати. Я Кортэ. Ты уже выбрал имя? – гость оживился до розовости щек, заметив движение подбородка, мало похожее на кивок, слишком скупое. – Надеюсь, в святые не лезешь и вином не брезгуешь? Иди сюда, обмоем. Сидр здесь есть? Да ты толковый младенец! Тащи, и побольше, я пока что схожу за подарком. А вообще-то у меня тоже сидр есть. Я крепко к нему пристрастился.
Рыжий нэрриха прыжком покинул кресло, в два шага пересек комнату, затопал по коридору, пританцовывая и напевая. Зоэ недоуменно пожала плечами: разве так надо прятаться от королевы, если полагаешь себя нежеланным во дворце? Хотя… чему удивляться? Есть те, кого ищут, и есть иные – кого в упор не замечают, сберегая собственный покой. Взять хоть дона Эппе, королевского пса: для всех он невидимый невидимка, а как оскалится, так и вовсе улица пустеет, хотя взгляд на него никто не обращал, увидеть его оскала вроде и не мог! Кортэ, очевидно, похож по нраву, а вдобавок он нэрриха.
