– Сигнал ты уже подал, слова сделались пусты, – усмехнулся Ноттэ, обнажая клинки и позволяя себе короткий прощальный взгляд на любимый эсток, много лет признаваемый лучшим из лежавших в ладони. – Люди далеко?
– Столько-то я продержусь, – осторожно пообещал враг, косясь на воду.
Он двигался по дуге, предельно вытянув руку с рапирой, кончик которой едва приметно подрагивал. Движение было скользящее, быстрое: вперед ни шага, все время вбок и даже назад, так, чтобы сместиться на тропу и загнать противника к воде. «Поставить спиной к реке, вывести под удар дальнобойного лука», – довершил Ноттэ логику происходящего, послушно поддаваясь на простенький трюк. Хотя бы потому, что на берегу спасения нет… Для нэрриха не смертельны многие раны, опасные человеку. Но удар граненого жала стрелы в незащищенную спину сделает ночь окончательно темной. Нескорое утро настигнет в подвалах Башни, где умеют спрашивать так, что смерть становится благом. Недостижимым.
Ноттэ оскалился. Его использовали, как мальчишку. Кто еще смог бы сразу прочесть старый шифр? Из нынешних, если Оллэ вне расчета, то, пожалуй, – только он, знаток наречий и поклонник каллиграфии. Кто мог вырвать тайну Борхэ, осознать ее размер и все же явиться в порт назначения, сберегая жизни и покой команды люгера? Кто, наконец, сопоставил бы полученные знания со своими мыслями и личным опытом? Кто, найдя недочеты и намеренные ошибки в теории, выстроил бы более надежную её версию… А затем глупо, бесконечно глупо не учел коварство Башни. Одно обнадеживает: Кортэ молод – всего-то, если время не внесло поправок, третий круг.
Похрустывание натягиваемой тетивы Ноттэ не услышал, но уловил всем туманом глухой враждебной ночи. Воспринял, как направление внимания. Посредственный боец от одаренного отличается числом глаз… на затылке, – так любил повторять один из наставников. Ноттэ наметил простой прямой выпад, качнувшись вперед, тронул эстоком клинок врага, позволил оружию начать разговор с сухого презрительного шипения. Сократил дистанцию до наименьшей безопасной. Тетива на миг смолкла перед гудением.
Ноттэ, выждав полмига, обозначил готовность поднырнуть под оружие противника, вычертил кончиком эстока вьюн, заплетая длинный и довольно легкий клинок врага. Кортэ отреагировал предсказуемо, отступил, заподозрив угрозу потери рапиры. Его опыт не позволял фехтовать на равных. К тому же намерения были иными: тянуть время, а никак не рисковать шкурой… Ноттэ качнулся вправо, пропуская стрелу впритирку к ребрам, через ткань рукава. Согнулся вбок и вниз, отклоняя рапиру хрипящего от боли Кортэ, который сам и поймал удар граненого наконечника. Ноттэ уже пластался по влажной траве, скатывался вниз, одновременно переходя в плавному, четко контролируемому дыханию.
Скрипнули ветки: лодка выказала себя, стряхнув пушистую зелень маскировки. Люди засвистели, подавая новый сигнал. Берег ожил, вдали зародилась перекличка голосов, окрепла, покатилась все ближе. Фонари разгорелись, смыкая кольцо облавы. Дальний берег вспыхнул сплошной рыжей лентой огня. Там, в полях, зашлись лаем собаки, заиграли охотничьи рожки, защелкали конские копыта. Затеяна, пожалуй, даже не облава, – запоздало осознал Ноттэ. Нечто большее. Идеальный капкан, созданный едва ли не всеми лучшими силами сэрвэдов Башни, с привлечением чернорясников ордена Зорких… а может, и багряные служители в деле?
Следовало немедленно исчезнуть. Единственный надежный способ, уже нет сомнения – река. Ноттэ выпустил эсток, мысленно прощаясь с клинком. Скатился в сочную зелень заводи, нащупал годный стебель, срезал. Уклонился от второй стрелы, не оборачиваясь, метнул дагу и расслышал оханье подраненного лучника. Скользнул змеёй в траве и ушел под воду. Несколькими сильными гребками – все дальше и глубже, озираясь и опасливо щурясь. Резко оттолкнулся от дна, ребром ладони проломил днище лодки и снова юркнул в глубину.
Немного паники и неразберихи – это хорошо. Мутная вода и того лучше. Если его загнали сюда, нельзя исключить использование сетей. Позорно и нелепо попасться и стать беспомощным, спеленатым – всего лишь уловом…
Вода замутилась окончательно, по щеке пополз песок, водоросли лентой обвили шею: выше по течению натянули одну или несколько сетей. Значит, худшие опасения сбываются, облава подготовлена исключительно надежно.
Ноттэ еще раз огляделся. Перебирая руками по дну и тормозя себя, стал двигаться в достаточно сильном и сложном течении вниз, к относительно близкому морю. Разминулся с лодкой, спешащей к берегу, черной в мутно-ржавом ореоле факельного сияния. Чуть подождал и снова заскользил по дну. Глубина казалась предательски мала: почти всюду, встав в рост, можно дышать, пальцами ног касаясь камней на дне. Если бы не мутность воды – из лодок неизбежно заметили бы беглеца, пока он вынужденно оставался на месте, прощупывая ближнюю сеть.
С последними струями мутной заиленной воды нэрриха поднырнул под сеть и миновал её – первую и едва ли единственную. Что осталось на его стороне? Выносливость, способность не дышать под водой куда дольше любого человека-ныряльщика. Ноттэ истратил немало времени, доводя природные таланты до совершенства тренировкой и подбором должной методики. Он пробовал дышать перед погружением глубоко и часто, впрок. Пришел к пониманию того, сколь опасна и невыгодна эта простейшая практика, грозящая обмороками, потерей самоконтроля. Обрадовался новому вопросу, удобному уже тем, что он имеет постижимый ответ, самостоятельно создаваемый и совершенствуемый: как копить запас сил?
Раха – прядь ветра, его дыхание, значит, наука о дыхании обязана полно открыться нэрриха, усердному в постижении. Он был усерден, и хотя бы в этом сейчас полагал себя правым.
Еще две сети остались позади. Кажется, его полагали оставшимся в первой клетке из сетей – там, где тонула лодка, а на берегу хрипел и выл Кортэ – и пока что именно там искали злее всего. Прогрохотал, больно ударив по ушам, удаленный взрыв. Бочонок пороха? Нэрриха уже глушат, как рыбу. Дожили…
