Не менее полулиги речного дна ощупали сбитые в кровь пальцы, скользя по камням, нашаривая опору и утрачивая её. Огни на берегах сделались более редкими, удалились: глубина по срединному для русла скальному разлому выросла до двойного, а местами и трехкратного роста человека. Появились первые признаки нехватки воздуха, и Ноттэ решился ускорить движение, сочтя, что сети позади. Наверняка.
Последняя ловушка обозначилась очень скоро. Туши пяти больших лодок бросали тяжелые тени, рыжее пламя металось бликами на маслянистой воде, плясало, норовя и без волшбы изловить, показать людям нэрриха – и тем предать его. Ожерелье темных поплавков отмечало верхнюю границу сети. Люди то и дело наклонялись к воде, вглядывались во всякую подозрительную тень. За сетью ныряли и выныривали, снова погружались… Нет сомнения: и бочонки с порохом наготове. По первому подозрению их используют.
Ноттэ замер, обнимая крупный валун. Подождал немного и осторожно сместился в тень скалы, увенчанной пенным буруном. Добыл из крепления на поясе обрезок полого стебля травы. Осторожно, без спешки поднялся к поверхности – подышать через трубку, подумать. Хотелось немедленно найти капитана Вико и сказать от всей души спасибо ему, указавшему единственный способ избегнуть если не погони, то хотя бы быстрой поимки. Каменная тропа была бы ошибкой. Дорога на север – тем более. Только река давала призрачную надежду на спасение. Число факелов, лодок и лучников впечатляло. Очень точно отражало жесточайшую жажду пожилых властителей, обнаруживших источник долголетия. Наверняка уже выстроились в очередь, пихаются локтями за право зачерпнуть вечность полной чашей и отведать её соблазнительный вкус…
Человек осознал бы чужой страх смерти куда надежнее и полнее – и своевременно испугался. Нэрриха, не привыкший к подобному, недооценил силу жажды, хотя читал дневники и обязан был все понять, ведь Борхэ – понял. И сам стал жаден до чужой жизни не менее, чем любой престарелый гранд…
Как же выбраться? Дальний берег охраняется собаками. Ближний ярко освещен и не сулит ничего хорошего. Лодки стоят плотно, лучники – не бестолковые новички. Ноттэ отдышался, убрал трубку и снова спустился к самому дну. Он нужен Башне живой. Пока он жив, его продолжат искать неотступно и яростно. Не давая покоя никому, даже мельком заподозренному в знакомстве с обладателем великой тайны.
Значит, он должен умереть.
Снова ударил по ушам взрыв – ниже по течению, ближе. Упрямого беглеца старались выманить из воды. Кортэ, пожалуй, уже очнулся, вспомнил о немалой сумме в своем договоре найма и включился в игру. Тем лучше. Надо выждать, пока обшарят дно на отрезке меж двух очередных сетей и подойдут вплотную.
Ноттэ еще раз поднялся к поверхности и позволил себе дышать, наблюдая снизу игру бликов на темной воде. Затем он стал искать удобную щель для исполнения замысла. Утонувший не всплывет, и искать тело не будут. Это очевидно в случае с нэрриха – и удобно. Значит, он переиграет тех, кто счел его дичью.
Если он верно прочел и понял дневник Борхэ.
Если он внимательно слушал капитана, который якобы не давал ночью советов и вовсе не говорил – как сам он утверждает – о мотыльке на ладони.
Если имеют смысл невнятные пояснения Зоэ о танце…
Многовато «если». Но иного – не дано.
Ветер – дыхание вечности. Только люди с их смешной привычкой всему находить начало и конец, ограничивать явление в зримом его виде, только они могли придумать «последний вздох». Штиль не убивает ветер и не является признаком его гибели. Старый учитель, не оставивший дневников, наверняка не верил в смерть и не боялся её. Какой смысл опасаться приливов и отливов, смены дня и ночи, чередования сезонов года? Тело – лишь комната в гостерии под вывеской «Жизнь». Стоит ли держаться за комнату и отказываться от права выйти в большое странствие?
Покинуть кров боятся лишь те, кто ценит свой скарб. Нелепые накопления, столь тяжелые, что их не унести с собой. Власть, достаток, связи – они-то воистину смертны. Борхэ цеплялся за телесное воплощение потому, что давно и уверенно осознал: ему не с чем выйти в путь. Он растворился в накопленном имуществе. Он мечтал не о вечности, нет. Всего лишь о праве остаться вне времени. Не расти душой. Не сбивать ноги в бесконечной дороге. Борхэ желал выделить прядь раха, упаковать в непроницаемое хранилище и исключить любую убыль. Обмануть вечность. И он выяснил, как выделить раха, почти смог проявить грань, разделяющую жизнь и смерть. Он полагал важным наметить грань и никогда не переступать её.
Мотылек – символ скоротечности. Что трепетало на раскрытой ладони тогда, во время поиска Зоэ? Надежда и отчаяние, серебряная сторона крыла и черная. Закрыл крылья – и нет тебя в мире, злой рок усмехнулся, холодный ветерок потянул на сторону смерти… Распахнул крылья – и засветился надеждой, яркой наперекор любым бедам. Учитель однажды сказал: человек умирает дважды. Именно первая смерть – когда внутренний мир делается пустыней – и есть необратимая кончина души, лишающая вечности.
Танец – раскрытие души. Зоэ впервые дала это понять точно и тонко. Ничего нельзя добавить к тому, чем ты являешься. Ложью будет все показное, смысл имеет только идущее от души.
Ноттэ улыбнулся, на ощупь забрался в щель у дна. Как много можно успеть обсудить в мыслях, готовя свою смерть! Иначе не исполнить задуманное. Борхэ намеревался копить личный запас раха. Сейчас требуется противоположное. И, как полагал Ноттэ – допустимое, в отличие от исходной идеи. Нельзя насильно опустошить чужой внутренний мир, забрать себе свет. Зато допустимо у себя внутри устроить штиль, для наблюдателя подобный
