– Я умер, меня более не ищут, – сообщил себе Ноттэ. – Удобно.
К горлу подкатился комок смеха. Яснее ясного: Кортэ присвоил эсток и дагу, убедив себя, что одолел врага и взял трофей в честном бою. Он тщеславен. Теперь бросится в столицу, искать поверенных покойного и добывать у них сведения о его золоте. Не мог ведь столь взрослый нэрриха, как сын заката, не владеть хотя бы одним сундуком несметных сокровищ? Ноттэ ощупал тощий кошель на поясе. Поверенных у него давным-давно нет, как нет и желания копить сокровища. Деньги притягивают врагов и беды вернее, чем любое проклятие. В кошеле трутся десять эскудо. Позвякивает горсть серебряных песет. Пустяк, обеспечивающий сегодняшнюю сытость, не более того.
Ноги наконец-то согрелись, умиротворенность посетила сознание, окончательно закрепила его в жизни. Ноттэ пошевелил пальцами, вздохнул – и нехотя поднялся, отряхнул песок. Жизнь замечательна, пока глядишь в синеву небес и ничего не делаешь. Созерцание – удел мудрых. Не обладая мудростью, приходится суетиться, наполняя жизнь ущербной мелочностью быта. Уже шуршат, валятся на плечи ворохом, новые вопросы, и ты обречен искать ответы. Чистый лист – так красиво он придумал и представил… Глупость, лишь образ. Чистым лист не был даже в тот день, когда ты явился в мир первый раз. Очищение разума – это и есть, может статься, важнейшая и пока непосильная работа.
Но – время отдыха иссякло, пора действовать.
А кругом – марево душного лета. Пустой берег, одинокий штрих рыбацкого паруса у горизонта. Чахлая зелень тянется к воде и буйно расцветает у самого берега. Ни голоса – ни вздоха поблизости, даже поверить сложно, что была та ночь, псы перекликались через реку, люди визжали и лаяли приказы злее собак, пламя пятнало воду ржавчиной, делая реку лоснящейся змеиной шкурой… Облава свернута, служители Башни ушли. Понять бы: сегодня или вчера? И где гранд, который осмелился охотиться на нэрриха? Нелепый, как все исполнители. Нет для него ни единого удачного исхода в деле!
Упустить Ноттэ – проиграть, обречь себя на общение с ним же, весьма строгим к врагам.
Поймать Ноттэ – проиграть, стать знающим слишком много, заведомо лишним в дележе бессмертия.
Принести весть о смерти Ноттэ… Когда люди прощали вестникам их дурные вести?
Сейчас гранд либо сидит в лучшей гостерии Мары и пытается отсрочить неминуемое, либо движется в сторону главного эндэрского оплота Башни, на ходу выплетая впрок и опробуя на прочность прихотливый узор доводов относительно своей полезности и чужой виновности.
Ноттэ побрел вдоль берега вверх по течению, иногда забираясь по колено в воду, иногда прыгая по камням. Недавно путь к морю был прощупан в глубине главного русла до последнего камешка, он содрал ладони в кровь, превратил ногти в ноющие болью обломки… Тот путь казался непосильным, непомерно долгим. Днем и по берегу он выглядел приятной прогулкой. Скоро Ноттэ добрался до места, где встретил засаду Кортэ. Там нэрриха не задержался, лишь глянул мельком на затоптанный берег – и побрел дальше вверх по течению, прошел еще пол-лиги, до главной переправы.
– Сеньор дон, глядите, какую я поймал рыбу, глядите же, я сам поймал, вы видите? Она огромная, такая большая, что я сам едва верю, что это я её поймал, но я чистую правду вам говорю, клянусь… – немногословно, в общем-то, начал знакомство с шагающим вдоль ручья чужаком рыбак лет пятнадцати.
Ноттэ остановился, внимательно изучил рыбину – не особенно крупную, но все же достойную стать поводом для гордости. Мальчик размахивал руками и так усердно, подробно рассказывал о своем улове, что не выслушать было решительно невозможно. И невежливо. Никто из живущих близ Мары не поймет подобного поведения, тем более проявленного в отношении несчастного недоросля. Местный дурачок умудрился недопустимо соединить приветствие простолюдину с обращением к знати – «дон»… Ноттэ сел на плоский камень, сам измерил ладонью рыбину и еще раз выслушал подробности относительно наживки и клева. Счел, что слабость ума не обязательно дополняется дурной памятью или отсутствием внимания. И был вознагражден. Мальчик знал о «шумных наглых гостях, которых никто не звал, а они явились и топтались у отца на огороде, представляешь, топтались!». Окончательно злокозненные доны ушли вчера на закате, зато сгинули все враз, а обещанных денег не дали, и это понятно: кто верит чужакам? Разве дураки, а только отец не глуп, он- то сразу сказал…
Рыба была измерена еще раз, и еще. Ноттэ с неутомимым терпением процеживал болтовню через сито внимания, как золотоносный песок. Конечно, мальчик слышал о нэрриха, плотном и рыжем – «шумный он, страшный, на агромадном коне проезжал, да, да. Такие всегда в столицу лезут, нахрапом брать чужое». Еще было всем известно, что очень важный человек живет в Маре, «целую улицу занял, совсем главный, его и видели только издали, да». Человек этот утром, вроде бы, еще оставался в городе.
Когда новости были повторены в пятый раз, пришлось придумывать ответные, называться путником, жаловаться на дороговизну столичной жизни и разорение, на жару и жадность загадочного управляющего. Сетовать: злые люди – те, что с собаками были – отняли имущество и прогнали с дороги. Теперь придется идти в Мару и там искать правду. А пока что голод донимает жестоко, очень хочется купить замечательную рыбину и немедленно её запечь на углях…
Ноттэ нескоро выбрался на дорогу и побрел к порту. Он перестал слышать журчание реки лишь в ранних душных сумерках, пробуждающих жажду и наполняющих яркостью мечты о прохладном сидре. Помимо рыбины нэрриха купил у хитрого дурака за полпесеты – то есть ужасно дорого – старую соломенную шляпу, добротную рубашку с одной аккуратной заплаткой на боку, небольшой заплечный мешок и составляющие весь его груз две черствые лепешки. В голове изрядно шумело после общения с крикливым недорослем. Хотелось сесть во дворе тихой гостерии и размочить сухой горох сплетен если не тагезским сидром, то хотя бы местным молодым вином. Обдумать произошедшее еще раз, решить без ошибки: куда двигаться дальше?
