преклонением перед нравственным началом в литературе. Более точно поняли Де Квинси подражавшие ему поэты Френсис Томпсон, посвятивший ему восторженный очерк, и Джеймс Томсон, автор известной поэмы «Город страшной ночи» (1874), где Лондон «Исповеди» обретает новую, еще более трагическую и болезненную жизнь.
Известность Де Квинси распространилась и за пределы Англии. Переводчиком его, правда не очень точным, стал Мюссе (1826), а интерпретатором и пропагандистом – Бодлер, в «Искусственном рае» (1860). Отзвуки «Исповеди» слышатся и у таких разных писателей классической поры, как Бальзак и Готье, и у поэтов-сюрреалистов XX века[209]. Поклонников своего таланта Де Квинси нашел также в Америке (По, Готорн) и в России, где ему отдали дань Гоголь («Невский проспект»)[210] и Достоевский («Преступление и наказание»)[211]. Восхищались им также Тургенев и Герцен и обменялись мнениями о нем в своих письмах[212]. Они познакомились с Де Квинси в подлиннике, тогда как Гоголь и Достоевский прочитали лишь анонимный, частично придуманный перевод-пересказ под названием «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», сочинение Матюрина, автора «Мельмота» (СПб., 1834).
Приписав ему авторство, переводчик, по-видимому, решил, что завоевал право на необузданную фантазию: его герой, в отличие от своего английского прототипа, вновь обретает свою Анну. После долгой разлуки он внезапно видит ее в блеске бала, выслушивает ее исповедь, бьется за нее на дуэли и становится спутником ее жизни. К подлинному тексту (чаще изложенному, чем переведенному) вся эта история имеет мало отношения. Необходимость нового перевода повести, оставившей глубокий след в литературе своего времени, вполне очевидна.[213]
Примечания
1
2
3
4
5
6
7
Здесь располагалась таверна, в которой часто собирались поэты и художники в XVIII – начале XIX в.
8
Так Колридж подписывал свои ранние произведения, и так он часто себя называл. В юности он записался в драгуны, расшифровав эти инициалы как Сайлас Томкин Камбербек.
9
10
11
12