черепаха, преследуемая пиявками; не беспокойтесь, она не опустится на дно и, конечно, будет спешить добраться до берега.
Увлекаясь и развивая свой необыкновенный план переправы, Иоганн совершенно не заметил, что на лицах его слушателей появилось вдруг выражение крайнего изумления и даже испуга. Он с большим воодушевлением продолжал свою речь, как вдруг сзади, над его головой, послышался чей-то могучий вздох и всего его обдало горячим дыханием. Обернувшись назад, бедный оратор потерял все свое красноречие и, пораженный ужасом, кубарем свалился со своей живой трибуны.
Правду сказать, он имел на это полное право, так как прямо против него, наполовину выдвинувшись из чащи, стоял огромный бык с головой оленя; ростом это животное было не меньше хорошего слона, а рога на голове его расходились в разные стороны, по крайней мере, метра на четыре. Наклонив свою громадную голову, зверь обнюхал трепещущего Иоганна, и потом, не найдя, вероятно, в нем ничего интересного, он медленно отошел от него, направляясь к реке.
В немом изумлении глядели наши путники на этого гиганта, степенно утолявшего свою жажду в каких-нибудь десяти шагах от них…
— Не бойтесь, не бойтесь господа, — с радостным трепетом в голосе шептал профессор, — это «сиватерий». Успокойтесь, Иоганн, «сиватерий» — животное травоядное и, конечно, не тронет вас.
Между тем Иоганн поднялся уже на ноги и в изнеможении от пережитого испуга присел на край своей черепахи.
— Ооххх, — лепетал он, — какое счастье, что чудовище это только травоядное… Боже мой, какие рога!..
Тем временем огромный бык с головой оленя, очевидно, решил перебраться на другой берег реки; закинув назад свои огромные рога, он медленно поплыл на воде и скоро ноги его коснулись бы уже земли на противоположном берегу, как вдруг по всему телу его пробежала судорога, он сделал страшный прыжок в сторону, потом закружился, замотал головою, а могучий рев его далеко разнесся по окрестности…
Сомнения быть не могло, на этого гиганта напали те же враги, которые осаждали и наших путешественников.
С замиранием сердца смотрели они теперь на то, что могло бы случиться и с ними.
Долго длилась эта необыкновенная борьба; могучее животное почти совершенно исчезло в облаке брызг и пены, поднятом его неистовыми движениями; но вот оно стало выбиваться из сил, а немного спустя совершенно утихло, вероятно, захлебнувшись водой; его громадное тело медленно опускалось все ниже и ниже и, наконец, совершенно исчезло под водой.
Битва кончилась, победа осталась за ничтожными тварями, а гигант, который еще так недавно казался нашим друзьям столь могучим и несокрушимым, лежал теперь бездыханным трупом на дне реки, пожираемый своими бесчисленными победителями.
Долго никто не решался нарушить господствовавшего молчания, пока Ганс не обратился, наконец, со следующими словами к Иоганну, все еще сидевшему на своей черепахе.
— Ну что же, Иоганн, поплывем мы на ту сторону на нашем живом пароходе?
Бедный Иоганн мог только отрицательно покачать головой.
— Да что же это за животное? — в свою очередь спросил Бруно, обращаясь к профессору.
— Это «сиватерий», — отвечал тот, — гигантский олень, схожий, впрочем, с быком. Он водился в Индии в доисторические времена вместе с колоссохилесом, на котором сейчас сидит Иоганн. До сегодняшнего дня животные эти считались вымершими, так же как и те рыбы и растения, которые найдены нами по ту сторону реки. Но сегодня, друзья мои, нам удалось открыть на земле уголок, который, как бы сохранившись от изменений, представляет картину поразительного сходства с жизнью давно минувших тысячелетий.
— Да, да, — мрачно произнес Ганс, — я, пожалуй, могу прибавить к твоим словам, что, по-моему, сходство это заходит уж очень далеко.
— Очень далеко? Что ты хочешь этим сказать? — спросил Бруно.
— Я хочу сказать, Бруно, — с расстановкой отвечал Ганс, — что твой вчерашний опыт был, кажется, удачнее, чем мы думали.
Эти слова словно громом поразили несчастных.
Глава IV
руно первым пришел в себя от изумления, вызванного столь неожиданной догадкой брата.
— Неужели же Ганс, ты и в самом деле предполагаешь, что в настоящую минуту мы перенесены в столь глубокую древность! Ведь еще вчера ты не
