— Забавляются совершенно так же, как дети, которым дали новую игрушку, — с некоторым пренебрежением заметил Иоганн, снисходительным оком глядевший на все эти упражнения.
— Я уже, любезнейший, советовал вам однажды повоздержаться от ваших скороспелых выводов, а теперь делаю это вторично. Все это вовсе не так просто, как вы думаете, и для этих людей дело идет не о детской забаве, а о целом открытии нового приема в работе. До сих пор каждый из них работал порознь, пользуясь только своими силами, следовательно, и результаты получал всегда такие, какие достижимы для одного человека; теперь же, благодаря нашим корзинам, они начинают догадываться, что иногда два человека, соединив свои усилия, могут сделать больше, чем работая отдельно.
Это замечание дало совершенно иное направление тому интересу, с которым европейцы до сих пор наблюдали за возней их хозяев с корзинами и скоро они, к немалому своему изумлению, пришли к заключению, что дядя Карл совершенно прав, так как все пробы и опыты носили вполне систематический характер и, внимательно следя за ними, наши друзья, правду сказать, впервые сами убедились в той истине, которую только что провозгласил профессор Курц. На этот раз они сами были поражены тем умением, с которым эти простые люди так подробно изучали показанное им новое приспособление и определяли ту выгоду, которая могла быть достигнута при его посредстве.
— Знаешь ли что, Ганс, — сказал Бруно, — эти люди так трогательно восхищаются произведением нашего искусства, что нам остается не пожалеть наших трудов и приподнести им в подарок парочку таких же корзинок.
— Конечно, — согласился Ганс, — тем более, что нам необходимо хоть чем-нибудь выразить им свою благодарность за их заботливое гостеприимство.
Когда Бруно сообщил об этом решении своим хозяевам, оно вызвало с их стороны целый взрыв самого неподдельного восторга. В какие-нибудь десять-пятнадцать минут вся семья общими усилиями заготовила для наших мастеров материала, по крайней мере, на полдюжины корзин, а когда они принялись за работу, то трое старших членов семьи с необыкновенным терпением старались и сами перенять у пришельцев это необычайное искусство. Однако, старания эти были вознаграждены лишь очень сомнительными успехами, так как корзины их работы все-таки оказались плохими изделиями. Последовательное сплетение прутьев, их правильное распределение и вообще систематичность работы, очевидно, давались первобытному человеку лишь с величайшим трудом. Зато туземцы были чрезвычайно довольны, получив корзинки работы Бруно и Ганса. Они долго осматривали свои подарки и любовались ими, бросая по временам на европейцев взгляды, исполненные такой глубокой и так ясно выраженной благодарности, что это привело, наконец, дядю Карла к очень любопытному открытию.
— Друзья мои, — воскликнул он, — замечаете ли вы, что чувство благодарности выражается здесь просто при помощи взглядов? Так вот, значит, почему я до сих пор совершенно напрасно искал в местном наречии слов, которыми уже много раз хотел поблагодарить наших хозяев за их радушие, — теперь для меня ясно, что в этом языке таких слов вовсе не существует.
— И правду сказать, — заметил Бруно, — я не вижу в этом большого ущерба. Здесь мы и без слов видим, как глубоко эти люди чувствуют благодарность, ну а в Европе, правду сказать, самая трогательная благодарственная речь не может убедить меня в том, что в душе оратора действительно живет то чувство, о котором он так красноречиво говорит.
— Дорогой Бруно, — прервал молодого человека Иоганн, — не можете ли вы на некоторое время отложить ваши хвалебные гимны этим травоядам, так как в настоящую минуту они садятся за свой вегетарианский обед; здесь, как вы и сами знаете, к столу не приглашают, а я чувствую настоятельную потребность хоть чем-нибудь наполнить свой желудок.
Действительно, покончив с рассматриванием полученных подарков, туземцы уселись уже вокруг корзины с провизией, а потому наши путешественники, по совету Иоганна, без дальнейшей церемонии поспешили присоединиться к ним, что не только не вызвало со стороны хозяев какого-либо неодобрения, а наоборот, было принято за самый естественной поступок.
С тяжелым вздохом опустил Иоганн руку в глубокую корзину и к удивлению своему вытащил оттуда кусок какого-то корня около фута длиной, а толщиной в обыкновенную свечу. С болезненно-грустной улыбкой глядел он на это «блюдо» и наконец, обратившись к хозяину, спросил:
— А что, это дерево тоже можно есть?
— Да, да, — успокоительным тоном отвечал тот, — можно, нужно только снять кожу.
Бедный Иоганн ничего не возразил на это объяснение и с покорностью мученика принялся ощипывать тонкую кожу растения.
— Ну что, Иоганн, каково это на вкус? — улыбаясь, спросил Ганс.
— Дорогой Ганс, — отвечал тот, — это напоминает нечто среднее между брюквой и капустной кочерыжкой; в белом сладком соусе это было бы, пожалуй, недурно, но в сыром виде… для цивилизованного… а впрочем, Бруно, — обратился он к молодому человеку, который в это время, наклонив корзинку, отыскивал что-нибудь для себя, — а впрочем, поищите-ка мне еще одну такую палку…
После обеда хозяева снова обратили внимание на состояние здоровья своих гостей и посоветовали им отдохнуть. Действительно, Курц, Бруно и особенно Иоганн, хотя и оправились немного, но все же чувствовали себя плохо, а потому решили сейчас же последовать совету заботливого хозяина. Расположившись в тени дерева, они наполовину зарылись в песок и скоро уснули, оберегаемые хозяином и его старшим сыном, которые, усевшись шагах в десяти от них, с новым интересом принялись рассматривать диковинные корзины.
