собственного времени?
— Мой любезный Иоганн, — весело отвечал ученый, — думаю, что сейчас мы действительно находимся недалеко от того рубежа, до которого простирается область археологии, изучающей доисторического человека, и за которым начинается область геологии, имеющей в виду не историю человека, а уже историю земли. По всем признакам я полагаю, что человек, которого мы наблюдаем в настоящее время, не может еще похвастаться особенной древностью своего рода…
— Да, да, баронов здесь, пожалуй, еще не водится, а если и есть, так, вероятно, такие, у которых в гербе нет ничего, кроме только что потерянного обезьяньего хвоста.
— Не прерывайте меня, пожалуйста, Иоганн. Да, так я хотел сказать, что если бы нам удалось проникнуть немного глубже в прошедшие века…
— Лучше будем надеяться, что нам это не удастся, — шепнул Иоганн на ухо Гансу.
— Да, если бы только это нам удалось, — мечтательно продолжал ученый, — то я думаю, что мы наткнулись бы как раз на тех самых чудовищ, которые фигурируют в рассказе нашей хозяйки.
— Я полагаю, с вашего позволения, что такая встреча гораздо приличнее не для нас, а для тех великанов, о которых также говорится в этой сказке, — заметил Иоганн, — надеюсь, что мы не станем оспаривать у них этого преимущества.
— Да ведь эти великаны не что иное, как плод фантазии этих людей. Я предполагаю, что, отыскивая в земле более или менее сохранившиеся скелеты вымерших уже гигантских пресмыкающихся и птиц, они создали себе мир тех сказочных существ, которые по наследству достались и нам в несколько измененном, конечно, виде и таким образом наши детишки, слушая страшные сказки няни, дрожат не перед вымышленными чудовищами, а перед тем сонмом неуклюжих страшилищ, которые некогда действительно обитали на земле.
Отдельные же кости разрозненных скелетов каких-нибудь животных доисторический человек легко мог по ошибке приписать небывалому племени гигантов, ведь еще в XVII веке в Европе многие верили одному ловкому французскому шарлатану, выдавшему скелет мастодонта за останки грозного предводителя Кимвров.
Дядя Карл, вероятно, еще очень долго говорил бы на эту тему, но легкий свист, послышавшийся у него сбоку? дал ему возможность догадаться, что Иоганн успел уже покинуть область действительности, а ровное дыхание братьев не оставляло сомнения в том, что и они последовали его примеру.
Мирный сон друзей не замедлил заразить ученого мужа и минуты через две к игривому посвистыванию Иоганна уже присоединились довольно сложные рулады его собственного глубокомысленного храпения.
Маленькая колония заснула. Крепким сном спали здесь, почти рядом, эти столь различные между собою человеческие существа, представлявшие как бы первую и последнюю страницу той великой книги, на заглавном листе которой можно было бы написать: «История судеб человеческого рода».
Глава VI
а другой день, часов около семи утра, все общество было уже милях в трех от своих жилищ, поспешно пробираясь к тем местам, где им предстояло пополнить запас своей провизии.
Глава семьи шел впереди, вскинув на плечо свою увесистую дубинку; за ним двигались остальные.
Туземцы несли с собой все четыре новые корзины, причем одна из них была наполнена речными голышами, взятыми для охоты.
Путь шел лесом, по направлению к северо-западу. Конечно, дороги или даже тропинки в настоящем значении этого слова здесь не было, но все же путешественники наши замечали, что идут по местам, менее других заросших ползучими растениями и что непроходимые сети их кое-где, казалось, были прорваны рукою человека. Пожалуй, только по этому и можно было назвать дорогой те девственные дебри, по которым пробирались они теперь, руководимые тем едва приметным следом, какой на языке охотников называется просто звериной тропой.
Девочка, успевшая уже подружиться с обоими братьями, шла теперь между Гансом и Бруно и не переставая болтала, обращаясь то к одному, то к другому из них.
— Видите, видите, — говорила она, — вот отец идет в сторону, потому что на дороге лежит такая змея, какая вчера хотела убить «длинного человека».
— А почему ты знаешь, что там лежит такая змея? — недоверчиво спросил Бруно, решительно ничего не примечавший.
— Я ее чую, а разве ты не чуешь ее?
