сперва опасался, а только до Лихтерфельде. Потому что скорый поезд делал в Берлине еще одну остановку – в Лихтерфельде. Вот где в расчеты Хеты Хеберле закралась ошибка: чтобы получить в Мюнхене деньги, совсем не обязательно ехать туда немедленно. Можно и попозже, закончив неотложные дела в Берлине. А сейчас самое неотложное дело – доложить Эшериху про Энно и получить пять сотен марок. Кстати, ехать в Мюнхен, глядишь, вообще не понадобится, достаточно написать в почтовое ведомство, чтобы они переслали деньги получателю в Берлин. Словом, о незамедлительной поездке в Мюнхен речи нет.
И Эмиль Баркхаузен – не без легкого сожаления – сошел с поезда в Лихтерфельде. После короткой оживленной дискуссии с начальником станции, который не хотел понять, что в поезде, на перегоне между Ангальтским вокзалом и Лихтерфельде, можно передумать и отказаться от поездки в Мюнхен. Баркхаузен вообще вызывал у начальника очень большие подозрения.
Однако Баркхаузен непоколебимо стоял на своем:
– Позвоните в гестапо, комиссару Эшериху, и увидите, кто из нас прав, господин начальник станции! Только вот потом неприятностей не оберетесь! Я ведь на службе!
В конце концов краснофуражечник пожал плечами, махнул рукой и распорядился вернуть Баркхаузену деньги за билет. Ему-то какая разница, теперь всякое бывает, может, и такие подозрительные типы на гестапо работают. Тем хуже!
А Эмиль Баркхаузен отправился на поиски сына.
Но у зоомагазина Хеты Хеберле он его не нашел, хотя магазин был открыт, покупатели входили и выходили. Схоронившись за афишной тумбой, не сводя глаз с дверей магазина, Баркхаузен прикидывал, что могло случиться. Куно-Дитер оставил свой пост просто от скуки? Или Энно ушел – может, опять в «Очередной забег»? Или этот хлюпик вообще слинял и хозяйка трудится в одиночку?
Эмиль Баркхаузен уже подумывал, не набраться ли наглости, не войти ли в магазин к перехитренной Хеберле и не призвать ли ее к ответу, когда с ним заговорил мальчонка лет девяти:
– Дядь, ты, часом, не папаша Куно?
– Ну да. А в чем дело?
– Гони марку!
– С какой стати?
– А то фиг скажу, что знаю!
Баркхаузен хотел сцапать мальчишку за плечо:
– Сперва товар, потом денежки!
Но мальчишка оказался проворнее, ловко прошмыгнул у него под мышкой и крикнул:
– Ах так! Ну и сиди со своей маркой! – И он вновь присоединился к ребятне, которая шумно играла на мостовой прямо перед магазином.
Баркхаузен не мог пойти следом, все-таки лучше, чтоб его там не видели. И принялся звать мальчишку, свистеть, одновременно проклиная и его, и собственную, совершенно здесь неуместную скаредность. Но мальчишка не спешил поддаться на его призывы и приманки; лишь через добрых четверть часа он снова приблизился к Баркхаузену, из осторожности остановился на некотором расстоянии от злющего мужика и нахально объявил:
– Теперь с тебя две марки!
У Баркхаузена руки чесались сцапать шкета и всыпать ему по первое число, но куда деваться? Его взяла – вдогонку не побежишь.
– Ладно, дам тебе марку! – мрачно сказал он.
– Не-а! Две!
– Ладно, две!
Баркхаузен вытащил из кармана горсть купюр, нашел двухмарковую, остальные сунул обратно в карман, а эту протянул мальчишке.
Тот помотал головой.
– Знаю-знаю, дяденька! Я возьму деньги, а ты враз меня сцапаешь. Не, клади деньгу на мостовую!
Мрачно, не говоря ни слова, Баркхаузен положил купюру на мостовую, выпрямился и отступил на шаг.
– Ну?
Мальчишка осторожно, не спуская глаз с Баркхаузена, подобрался к деньгам. Когда он наклонился, Баркхаузен едва поборол соблазн схватить мелкого стервеца и вздуть как следует. Вполне мог бы схватить, но поборол соблазн, а то ведь, глядишь, вообще ничего не расскажет, только разорется так, что вся улица сбежится.
– Ну? – повторил он, на сей раз с угрозой.
Мальчишка ответил:
– Я, понятно, мог бы щас, как последний гад, сызнова потребовать деньжат, еще и еще. Но я не такой. Знаю, ты вот только что опять хотел меня сцапать, но я, я не такой гад! – Продемонстрировав таким образом свое моральное превосходство над Баркхаузеном, шкет быстро добавил: – Ступай домой и жди вестей от Куно! – И был таков.
