– Добуду у сотрудников участка на Ноллендорфплац точное описание преступника. Наконец-то мы получим словесный портрет! Тот, кто допрашивал задержанных, возможно, и фамилию вспомнить сумеет. Кроме того, продолжу поисковую операцию, начатую коллегой Цоттом.
– Отлично, отлично. Для начала, во всяком случае. Жду от вас ежедневного доклада.
– Слушаюсь, господин обергруппенфюрер!
Таков был второй разговор по возвращении на работу, который произвел на комиссара уголовной полиции Эшериха неизгладимое впечатление. В остальном, когда щербина во рту была ликвидирована, пережитое стало внешне незаметно. Коллегам даже показалось, что Эшерих держится теперь намного любезнее. Ведь он напрочь утратил тон насмешливого превосходства. И уже ни на кого не мог смотреть свысока.
Комиссар Эшерих работает, собирает сведения, проводит допросы, составляет словесные портреты, читает материалы, звонит по телефону – работает так же, как всегда. Но хотя по нему ничего не заметно и хотя он надеется однажды снова говорить с начальником, с Праллем, без дрожи, Эшерих знает, что прежним уже никогда не станет. Теперь он всего лишь машина и выполняет рутинную работу. Вместе с чувством превосходства пропала и радость от работы: питательной почвой для его успехов было самомнение.
Эшерих всегда чувствовал себя очень уверенно. Всегда думал, что с ним ничего случиться не может. Считал, что другие ему не чета. И все эти иллюзии он утратил за те несколько секунд, когда кулак эсэсовца Добата врезал ему по зубам и он узнал, что такое страх. За несколько дней Эшерих натерпелся такого страха, что в жизни не забудет. Он знает, что может выглядеть как угодно, что может достичь невозможного, может снискать почести и хвалу, но все равно знает: он полное ничтожество. Один удар кулака способен превратить его в скулящее, дрожащее, перепуганное ничтожество, ненамного лучше вонючего, трусливого воришки, с которым он делил камеру и торопливые мольбы которого по-прежнему звучат у него в ушах. Ненамного лучше. Нет, вообще ничуть не лучше!
Только одно еще заставляет комиссара Эшериха держаться – мысль о Домовом. Он должен схватить этого малого, а дальше будь что будет. Должен посмотреть ему в глаза, поговорить с ним, с причиной своих невзгод. Он напрямик скажет этому фанатику, сколько бед, тревог и несчастий тот навлек на многих людей. Раздавит его, этого коварного врага.
Поймать бы его поскорее!
Глава 47
Роковой понедельник
В тот понедельник, который станет для Квангелей роковым, в тот понедельник, через два месяца после того, как Эшерих вернулся на работу, в тот понедельник, когда Эмиля Баркхаузена приговорили к двум годам тюрьмы, а крысеныша Клебса – к одному году, в тот понедельник, когда Бальдур Персике наконец приехал из своей «наполы» в Берлин и навестил отца в лечебнице для алкоголиков, в тот понедельник, когда Трудель Хергезель на вокзале в Эркнере упала с лестницы и в результате у нее случился выкидыш, в тот судьбоносный понедельник Анна Квангель лежала в постели с тяжелым гриппом. Врач уже ушел, рядом с нею сидел Отто Квангель. Они спорили, разносить ему сегодня открытки или нет.
– Ты этим больше не занимаешься, Отто, мы же договорились! Открытки подождут до завтра или до послезавтра, когда я опять буду на ногах!
– Я хочу унести их из дома, Анна!
– Тогда пойду я! – Анна села в постели.
– Нет, лежи! – Он уложил ее на подушки. – Анна, не делай глупостей. Я подложил две сотни открыток…
В этот миг раздался звонок.
Оба испуганно вздрогнули, как пойманные с поличным воришки. Квангель тут же спрятал обе открытки, которые до сих пор лежали на одеяле.
– Кто это может быть? – встревоженно спросила Анна.
– В такое время? В одиннадцать утра?
– Может, у Хефке что стряслось? – недоумевала она. – Или доктор вернулся?
Новый звонок.
– Пойду гляну, – пробормотал он.
– Нет, не ходи, – попросила она. – Сиди здесь. Если бы мы ушли разносить открытки, он бы тоже звонил понапрасну!
– Я только гляну, Анна!
– Нет, Отто, не открывай! Прошу тебя! У меня предчувствие: если ты откроешь, то впустишь беду!
– Я тихонько, а потом сразу к тебе.
Он ушел.
Она лежала в сердитом нетерпении. Ну почему он никогда не уступает, никогда не может выполнить ее просьбу! Он поступил неправильно; за дверью караулит беда, а он не чует ее, когда она вправду совсем рядом. А теперь вот даже слово свое не держит! Она услышала, как он открывает дверь и говорит с каким-то мужчиной. Хотя твердо обещал сперва сказать ей.
– Ну, что там? Говори, Отто! Ты же видишь, я умираю от нетерпения! Что это за человек? Он ведь не ушел!
– Зря ты волнуешься, Анна. Просто посыльный с фабрики. С мастером утренней смены произошел несчастный случай, мне надо срочно его
