Защитник выражает протест против обвинения в сомнительной отговорке. И вообще, в речи очень даже можно ссылаться на то, что еще будет сказано, это всем известный ораторский прием, вызывающий интерес к предстоящему. Так, например, Марк Туллий Цицерон в своей знаменитой третьей филиппике…
Анна Квангель была забыта; теперь Отто Квангель с раскрытым от изумления ртом смотрел то на одного, то на другого.
Разгорелся жаркий диспут. Дождем сыпались цитаты на латыни и древнегреческом.
В конце концов суд снова удалился, а по возвращении председатель Файслер, к всеобщему удивлению (ведь за ученым диспутом большинство полностью запамятовало его повод), провозгласил, что адвокат обвиняемой повторно нарушил решение суда и потому лишен слова. Официальная защита Анны Квангель передается случайно присутствующему здесь асессору Людеке.
Седой защитник поклонился и покинул зал суда, причем выглядел озабоченнее прежнего.
«Случайно присутствующий» асессор Людеке поднялся и заговорил. Опыта у него было маловато, и слушал он не очень внимательно, изрядно робел перед судебной коллегией, а вдобавок как раз сейчас был сильно влюблен и не способен мыслить рационально. Говорил он три минуты, попросил смягчить наказание (коль скоро высокий суд не придерживается иного мнения, а в означенном случае он просит считать свою просьбу ничтожной) и опять сел, очень красный и смущенный.
Слово дали защитнику Отто Квангеля.
Тот встал, очень белокурый и очень высокомерный. В разбирательство он еще ни разу не вмешивался, не сделал себе ни одной пометки, стол перед ним был пуст. Во время многочасовых слушаний он только и делал, что легонько потирал и рассматривал свои розовые, весьма ухоженные ногти.
И вот он заговорил, мантия полураспахнута, одна рука в кармане брюк, другая скупо жестикулирует. Этот защитник терпеть не мог своего подзащитного, находил его мерзким, ограниченным, невероятно уродливым и прямо-таки отталкивающим. А Квангель, к сожалению, сделал все, чтобы антипатия защитника еще усилилась, ведь вопреки настоятельным советам доктора Райххардта отказался дать адвокату какие-либо сведения: ему-де адвокат не нужен.
И вот теперь адвокат доктор Штарк держал речь. Манера говорить – тягучая, в нос – резко контрастировала с резкими словами.
– Пожалуй, всем нам, собравшимся сейчас в этом зале, – сказал он, – редко доводится видеть картину столь глубокого человеческого падения, какое мы лицезрели сегодня. Государственная измена, измена родине, распутство, сводничество, аборт, скаредность – н-да, есть ли хоть одно человеческое преступление, каким не обременил себя мой подзащитный, в каком он не участвовал? Высокий суд, господа, я не в состоянии защищать такого преступника. В подобных случаях я слагаю с себя мантию защитника. Я сам, защитник, не могу не стать обвинителем и настоятельно заявляю: пусть восторжествует справедливость, самая суровая справедливость. Слегка изменив известное высказывание, могу лишь сказать:
С этими словами защитник, к всеобщему удивлению, поклонился и снова сел, тщательно подтянув брюки. Бросил оценивающий взгляд на свои ногти и принялся тихонько потирать их друг о друга.
После короткого замешательства председатель спросил обвиняемого, желает ли он сказать что-либо в свою защиту. Но как можно короче.
Отто Квангель, придерживая брюки, сказал:
– Мне в свою защиту сказать нечего. Но я бы хотел искренне поблагодарить адвоката за его защитительную речь. Наконец-то я понял, что такое нерадивый адвокат.
И Квангель под бурный ропот остальных снова сел. Адвокат перестал полировать ногти, встал и небрежно заявил, что не станет выдвигать протест против подзащитного, ведь тот просто лишний раз доказал, что является неисправимым преступником.
В эту самую минуту Квангель рассмеялся, впервые после ареста, нет, впервые с незапамятных времен, рассмеялся весело и беззаботно. Его вдруг поразила смехотворность ситуации: эта преступная шайка всерьез норовит заклеймить его как преступника.
За неподобающую веселость председатель резко призвал обвиняемого к порядку. Хотел было назначить Квангелю еще более суровые наказания, однако вспомнил, что вообще-то уже наложил на него все мыслимые наказания, осталось только удалить его из зала суда, но, если оглашать приговор в отсутствие обоих обвиняемых, эффект будет слабоват. И он решил смягчиться.
Суд удалился для вынесения приговора.
Большой перерыв.
Большинство, как в театре, вышли покурить.
Глава 66
Судебное разбирательство. Приговор
Согласно инструкции, двум полицейским, охранявшим Отто Квангеля, надлежало на время перерыва препроводить узника в небольшую камеру ожидания, предусмотренную для этой цели. Поскольку же зал почти совершенно опустел, а вести заключенного в падающих брюках по множеству коридоров и лестниц было весьма затруднительно, они решили закрыть глаза на это предписание и теперь разговаривали, стоя на некотором расстоянии от
