– Как бы тебе растолковать это, птенец? Ведь ты глуп, ничего не понимаешь. Однако здесь жарко, перейдем в другую комнату, я тебе постараюсь рассказать пояснее.
– Так идти в мою комнату?
– Нет, в другую.
– Где жила моя сестра?
– Ну да, вот какой умница: сообразил!
С этими словами Бейль привстал и поправил нагоревшую свечу. Он стоял лицом к свету, и теперь было видно, как бледно и изнурено было лпцо его. Черные длинные волосы, о которых всегда так заботился Бейль, в беспорядке нависли на глаза его, горевшие лихорадочным блеском.
– Ну, идем же, сказал он мальчику.
Они перешли в соседнюю комнату, почти совершепно-пустую. Бейль сел на ящик для упаковки книг, мальчик стал подле него, пристально смотря ему в глаза и дожидаясь рассказа.
– Боже мой! Ведь надобно же человеку родиться таким дураком! сердито проговорил Бейль: – ну можно ли так привязаться к девушке, которая не хочет и глядеть на глупца! Да этому и верить нельзя.
– Нет, я этому верю, робко сказал мальчик.
– Ну, чему же ты веришь, юноша?
– Тому, что вы любите сестру мою.
– Да что толку в моей любви? Хозяин велел смазливой девушке перейти жить вниз; он, видишь ли, хочет доставить ей безбедную жизнь – понял? А глупец, например, хоть бы я, который только тем и жил, что любовался на эту девушку, думал как бы жениться на ней, этот глупец осмеливается заметить, что нехорошо так поступать с бедною девушкою. Ну, конечно, ему велят убираться из дома, куда сам знает. Ну, понял, Август? Да, чувствую теперь, что с ума сойти не трудная штука!
– Вы говорите ужасно-сердито, сказал Август.
– Не понял, так погоди, птенец, все поймешь, когда присмотришься к тому, что делается на свете.
Бейль замолчал, погрузившись в глубокое, тяжелое раздумье.
– Послушай, Август, сказал он наконец тихо, без всякого оттенка всегдашней насмешки в голосе: – я хотел уйти отсюда завтра поутру; но теперь чувствую, что не могу ночевать с нею и с ним под одною кровлею. Я сейчас ухожу отсюда.
– Куда ж вы пойдете в такую темную ночь?
– Не беспокойся: я найду себе убежище от всяких неприятностей.
– Да неужели в-самом-деле вы уйдете сейчас? Ведь уж ночь и, посмотрите, какая темная.
– Нужды нет. Отправляюсь я без долгих сборов, как видишь. Богатства мои остаются здесь: наследуй их, птенец. Жаль только, что наследство неслишком-велико: две пары старых сапогов да поношеное белье. Были у меня часы, да заложены; если наберешь денег, выкупи их; а вот, пожалуйста, передай сестре – пусть носит на намять обо мне. Ну, прости же, мой милый. Ведь я тебя в-самом-деле любил: ты похож на нее. Обними меня, поцалуй и прости.
Он поцеловал в лоб мальчика, испуганного странными его словами, и пошел вниз по лестнице.
Все в доме было тихо. Но едва дошел Бейль до половины лестницы, как остановился и прижался к стене, увидев свет в корридоре нижнего этажа. Блаффер, с свечою в руках, возвращался в свою комнату. Его длинное худощавое лицо улыбалось. Когда дверь комнаты, в которой была спальня книгопродавца, затворилась за ним, Бейль осторожно сошел вниз и неслышными шагами пробрался к комнате, из которой вышел хозяин: туда, как знал Бейль, была переведена Мари, сестра Августа. Девушка сидела и плакала, закрыв лицо руками.
– Так, я знал, что вы здесь, тихо сказал Бейль.
– Не упрекайте меня, рыдая сказала она.
– Разве негде было уж искать убежища?
– Я давно искала себе места, но где найти? Кто возьмет служанку без рекомендации?
– А по-моему, можно было бы найти убежище от его преследований.
– Где же?
– Не дальше, как в канале. А если ты боялась одна искать этого убежища, я был бы тебе товарищем. Одно только пожатие руки твоей в последнюю минуту – и я был бы счастлив, умирая вместе с тобою. Но, поздно теперь говорить об этом. Я пришел проститься с вами, Мари. Простите же, Мари; дай Бог, чтоб ваша участь была счастливее, нежели была до сих пор. В последний раз дайте мне вашу руку, и он схватил и осыпал поцалуями руку её. – Простите; вспоминайте иногда обо мне. В вас было все мое счастье; оно погибло. Простите же, простите, Мари….
И он поспешными шагами ушел. Она упала на постель, рыдая.
Через две минуты молодой человек стоял уж у канала. Место это было пустынно, особенно теперь, в темную, холодную ночь. Он оперся о решетку
