известно, и многие с двусмысленною улыбкою посматривают на девушку; она еще не понимает причины этих насмешливых взглядов, но она бледна и расстроена, потому что герцог Альфред увивается около неё, нашептывает ей комплименты, а молодой Форбах, унылый и раздраженный, стоит далеко, и глаза его сверкают негодованием. Вот кончился и бесконечный полонез. Бранд подводит свою даму к нареченной теще и ищет удобного случая, чтоб ускользнуть от них, но подходит герцог и раскланивается с его дамами.
– Вы не узнаете меня, герцог? говорит Бранд.
– Уже-ли это вы, барон? говорит герцог и горячо пожимает ему руку: – я чрезвычайно-благодарен вам. Не понимаю, как вы могли исполнить мою просьбу, но вы верный и сильный друг. Ваш кавалер очень-опасный человек, с улыбкою прибавляет он, обращаясь к президентше: – бойтесь его! Я сейчас видел доказательство его страшного могущества! Бойтесь его!
– Есть отношения, изгоняющие всякую мысль о недоверчивости, любезно отвечает президентша, и дочь её скромно потупляет глаза.
– Итак, можно поздравить вас, фрейлейн Августа? говорит герцог. Президентша значительно наклоняет голову. – Счастливец барон! восклицает герцог, и прибавляет, снова обращаясь к президентше: – а я ищу вашего супруга, мне очень-нужно его видеть. Кстати, я имею сообщить вам интересную новость, барон. Вы извините меня, mesdames, что я похищаю у вас на несколько минут вашего кавалера.
– Так вы женитесь? спросил герцог Бранда, сделав с ним несколько шагов по зале.
– Глупая женщина! отвечал он, пожимая плечами.
– И прекрасно делаете, что не хотите жениться, сказал герцог: – Вольмар, о котором все теперь толкуют, служит достаточным предостережением. Однако ж, как хотите, Вольмар поступил очень-неделикатно, устроив так, что арестовали жену его. Ведь если в её жизни были прежде загадочные обстоятельства, то, вышедши замуж, она держала себя безукоризненно: с этим нельзя спорить – правда ли? Она заслуживала пощады. Все восстают против бесчеловечного старика.
– В-самом-деле? спросил Бранд голосом, в котором слышалась непритворная радость.
– Да, при дворе все осуждают его, все принимают её сторону. А дело ужасно интересно. Скажите, как вы объясняете этот странный случай? Ужели ребенок действительно сын баронессы Вольмар? Мне хотелось бы знать все в-точности. И вы можете исполнить это желание, ведь вы знаете все на свете.
– Пока я знаю об этом деле столько же, как и всякий из нас, не более. Но если вы хотите дать мне случай видеть ребенка и его гувернёра, я надеюсь доставить вам самые верные известия. Признаюсь, это дело очень интересует и меня, прибавил Бранд, слегка зевая, с выражением обыкновенной своей апатии в лице.
– Пожалуйста, для меня сделайте это. Я вытребую от президента полиции записку, чтоб вас впустили в дом беспрепятственно, сказал герцог: – он не решится отказать мне. Через несколько минут я возвращусь с запискою. Вы окажете мне эту услугу?
– Охотно; но не забудьте же, герцог, это будет вторая услуга в один и тот же день.
– О, я бесконечно уж обязан вам за первую вашу услугу! Вы можете рассчитывать на меня, как на самого себя. Посмотрите, как поражен этот ненавистный Форбах! Он идет сюда. Да, вы помогли мне отмстить! До свиданья же. Я иду искать президента.
В нескольких шагах стояли Форбах и Штейнфельд. Они, очевидно, хотели подойти к Бранду, на которого смотрели с негодованием, но еще не решались, затрудняясь, как начать разговор. Он сам твердою поступью подошел к ним и с обыкновенною любезностью сказал:
– Господа, вы, кажется, хотите поговорить со мною? Очень-рад, у меня также есть некоторые дела, касающиеся вас. Но здесь едвали удобно говорить о серьезных вещах; не лучше ли нам удалиться в этот кабинет – там можно будет нам переговорить свободно.
Они вошли в соседнюю комнату, которая была совершенно-пуста. «Садитесь, Форбах, садитесь и вы Штейнфельд, потому что наше объяснение будет довольно-продолжительно, спокойно прибавил он, плотно затворяя двери. – А я, по своей привычке, стану прислонившись к камину. Вот и мы расположились очень-удобно.
– Будем же говорить серьёзно, сказал он, тяжело вздохнув и вдруг оставляя свой обыкновенный кокетливый тон: – недолго осталось мне жить на свете; я знаю, что часы мои сочтены… Надобно мне узнать, что будет без меня. Штейнфельд, вы виделись с баронессою Вольмар; вы осуждаете ее? Вы молчите, но я вижу по вашему лицу, что я могу быть спокоен. Какое мне дело до баронессы Вольмар? Хотите ли выслушать историю моей жизни? Тогда и вы, Форбах, быть-может, снисходительнее станете судить обо мне…
И он начал рассказывать им свою жизнь, эту грустную и странную жизнь… Они слушали с напряженным вниманием. Теперь вы знаете все, сказал он в заключение: – вы знаете, какая тесная связь соединяет меня с баронессою Вольмар. Скажите же, Штейнфельд, могу ли я умереть спокойно? Муж отвергнет ее, разведется с нею – найдет ли она тогда в вас защитника; признаете ли вы вашего сына?
– Будьте уверены, сказал Штейнфельд: – я более не осуждаю вас, а ее всегда любил я более всего в мире.
– Что касается ваших сомнений, Форбах, сказал Бранд, пожимая руку Штеинфельда: – вы, конечно, скоро увидите их неосновательность: фрейлейн Евгения фон-Сальм сбросит ненавистные вам и ей ленты, как только заметит их, и, вероятно, уж она сделала это. Я огорчил вас не надолго, и вы, вероятно, извините меня, ведь счастливцы добры.
– Однако ж, господа, прибавил он: – мы слишком-долго засиделись в этом пустынном уголке, пора нам подумать о своих обязанностях относительно
