Как раз в это время из Элистанжи в Ханкалу прибыла небольшая колонна (бронированные «уазик» и «газель») из отряда спецназа Внутренних войск «Меркурий». Мы как раз сидели у разведчиков Группировки, когда вошёл командир «Меркурия» и с ним майор Руслан Горбунов. Командир отряда остался в Ханкале по каким-то своим делам, а Руслан повёл колонну обратно. Вообще я не большой любитель передвигаться по Чечне в составе колонн. Намного удобней ездить с оперативниками ФСБ: в легковой машине всегда проскочить легче, чем греметь бронёй. Но тут образовалась оказия, и нас отправили обратно в Элистанжи с этой колонной.
Накануне поездки в воскресенье 28 июня мы с отцом Аркадием (Мамаем), настоятелем храма святого благоверного князя Димитрия Донского в Ханкале, отслужили литургию и молебен, причастились святых Христовых Тайн.
На следующий день перед выездом мы с Сашей помолились, я благословил дорогу. До места ехать надо часа два. Мы с Сашей сели в «газель», старшим нашей машины был молодой старший лейтенант Юрий Мигурский. Впереди в «уазике» разместился майор с двумя солдатами. Всего в двух машинах нас было девять человек.
Когда мы тронулись в путь, я завёл с солдатами разговор. Это были молодые контрактники лет по двадцать, почти мальчишки. Как раз мы проехали село, в котором на улицах не было ни души. Я помню, что, по рассказам людей бывалых, это очень нехороший признак: если на улицах никого нет и село словно вымерло, то дальше могут начаться неприятности. Ребята восприняли мои слова совершенно серьёзно: после пустого села все стали смотреть по сторонам внимательней.
До этой поездки у меня у самого было тревожное настроение. Но обычно перед каждой поездкой в нехорошее место в душе почти всегда поднималась тревога, которую я не раз преодолевал. Поэтому и в этот раз я отнёсся к этому как к чему-то привычному. Ехать-то всё равно надо…
После долгого и нудного петляния по предгорьям и горам мы выехали на прямой участок дороги со стороны ручья (Элистанжи). Дорога там гравийная, и камни постоянно стучат по днищу машины: дынь-дынь-дынь… И вдруг я обратил внимание, что они стали стучать почему-то со всех сторон и очень быстро, как будто посыпался горох. А когда полетели искры, стало ясно, что по нам стреляют и не просто стреляют, а попадают…
По инструкции, при начале обстрела надо увеличивать скорость и продолжать движение. Но наша «газель» вильнула и остановилась у обочины. Только через несколько минут стало ясно, почему: наш водитель объехал подбитый «уазик» и тормознул на обочине метрах в двадцати от него. Тем самым он пресёк возможность превратить обе машины в одну мишень. Мгновенно мы все высыпались из машины и прыгнули в кювет. Я сразу стал молиться: «Господи, помоги! Укрепи ребят! Святой княже Александр Невский, помоги! Пресвятая Богородица, защити!».
Огляделись: оказалось, что «уазик» выведен из строя, он ехать не может. И тут можно с уверенностью говорить о чуде Божием: боевики сделали по «уазику» и «газели» три выстрела из гранатомёта (потом эти три пустые тубуса от гранатомётов РПГ-26 нашли в кустах), но все три гранаты, хотя боевики стреляли с пятидесяти метров, прошли мимо!.. Если бы эти гранаты попали точно в «уазик» или «газель», то в живых там бы вряд ли кто-то остался.
Но после такой военной удачи почти сразу произошла и трагедия: я увидел на простреливаемом пространстве между «газелью» и «уазиком» лежащего на спине майора Руслана Горбунова с пистолетом в руке. По тому, как он лежал, было ясно, что он либо очень тяжело ранен, либо убит. (Упал он посредине дороги, где так до конца боя и пролежал на открытом месте. Вытащить его возможности не было никакой: место на дороге, где он упал, простреливалось. Ранения у Руслана оказались тяжёлые: он был смертельно ранен в спину и ещё и в левое плечо. А он был без бронежилета… В госпитале врачи увидели у него на спине маленькое входное отверстие, которое на груди превратилось уже в большую рану. Он почти сразу после прибытия в госпиталь и скончался. Руслан погиб как герой: в бою с оружием в руках.)
Когда мы выкатились из машины в кювет, мне запомнилось внутреннее ощущение нереальности происходящего. Свистят пули, с резким звуком попадают в борта «газели»… Но страха почему-то у меня не было. Я ещё успел в самом начале бойцам сказать: «Ребята, Господь с нами! Надо отбиваться». И я, думаю, Господь нас укрепил. Стрелять почти мгновенно начали абсолютно все. Причём цель они видели. Ведь до боевиков было всего метров восемьдесят. И ещё мы «духов» хорошо слышали — они очень громко орали: «Аллах акбар!».
Я со своего мобильного телефона звоню в штаб Группировки и сообщаю: «Мы попали в засаду, ведём бой!». Обрисовал им обстановку, как её видел из канавы. Через пару минут мне перезвонили и что-то уточнили. В Группировке вовсю шла работа по оказанию нам помощи.
Потом бойцы долго вспоминали, что с самого начал боя я запрещал им ругаться матом. Причём костерил я их за это очень громко и непрерывно: «Не материтесь, не попадёте никуда!». Мне как священнику стрелять нельзя. Поэтому я собрал пустые магазины и набивал их патронами.
Тут и Саша Назаров вспомнил свою десантную молодость (он срочную службу служил в Гарболовской бригаде ВДВ). Надел чью-то каску, выскочил с «мухой» на открытое простреливаемое пространство и выстрелил в сторону леса, откуда по нам вели огонь. И почти сразу оттуда прилетела граната от подствольника. Слева от меня взрыв!.. Оборачиваюсь — у солдатика рядом со мной всё лицо в крови! А у себя на плече вижу дырку, кровь течёт. Пошевелил пальцами — рука вроде нормально работает. Саша Назаров с бойцами перевязал раненого в лицо и меня заодно, несмотря на мои протесты. Я в горячке почему-то решил, что у меня на плече просто царапина.
Я продолжаю набивать патроны и раздавать их ребятам. И тут заметил, что чаще всего мне приходится снаряжать магазины для снайперской винтовки ВСС. Смотрю: а парнишка из этой винтовки бьёт очередями магазин за магазином… Я ему: «Ты чего из винтовки, как из пулемёта строчишь? Ты же снайпер! Чему тебя учили?!. Ищи цель!». Прочитал ему такую лекцию короткую. Парень успокоился и начал стрелять уже осознанно.
С тыла нас прикрывал небольшой пригорок. Но стрельбы с этого направления мы не замечали. Особенно меня почему-то беспокоила возможность
