потоков.
А так называемый фестиваль «Славянский базар», который одну неделю в году сотрясает довольно сонный, тихий, староукладистый и милый город… Этот фестиваль, конечно, никакого отношения к культуре не имеет. Он не имеет отношения ни к белорусской культуре, ни к какой другой. На неделю в маленький город съезжаются монстры в основном российской эстрады, на концерты которых собираются те, кто этих монстров хочет видеть живьём. В Витебск под это дело съезжается много-много народу, чтобы окунуться в атмосферу этого странного мероприятия. Всё на этом фестивале на широкую ногу, всё с размахом… А как может быть иначе, когда это любимая игрушка президента. В Беларуси и самом Витебске люди искренне «Славянским базаром» гордятся, это вполне понятно и нормально: к ним съезжается такое количество известных исполнителей известных песен.
Вот только на то время, пока происходит этот, с позволения сказать, фестиваль, дух Шагала покидает родной город, поскольку он там неуместен. Когда в Витебск приезжает Стас Михайлов, дух Шагала тихонечко и скромно, как персонажи его дивных картин, улетает на время из города.
Зрители в Витебске мне подарили море цветов, а утром сегодня я поехал в Смоленск…
Завтра Пасха, радостный, чудесный праздник. Всегда любил крашеные яйца, а их у нас дома красили даже в те времена, когда слова «Пасха» и «кулич» никак не были связаны в моём детском понимании с Иисусом Христом. Атеисты дедушка и бабушка красили яйца на Пасху, и верба была дома на Вербное воскресенье. И яблоки на Яблочный Спас. А ещё была радость… Прекрасный праздник. Дети его очень любят, и я его люблю…
Но завтра для меня и моего брата, для моей мамы и для моих детей главным будет не Иисус Христос и даже не Пасха…
Причина простая – завтра моему папе исполняется семьдесят лет, так уж совпало в этом году и на его юбилей… Потому что папа – любимый отец и любимый дед… Насчёт того, какой он муж, может судить только мама.
Я уже как-то писал, но повторюсь, что в детстве, лет до шести, я был абсолютно уверен, что первомайская демонстрация на центральной площади города Кемерово проходила в честь моего отца, и я страшно гордился тем, что множество людей приходили поздравить моего папу. Когда мне исполнилось шесть, мы на три года уехали в Ленинград, и уже первомайская демонстрация в Ленинграде заставила меня засомневаться в том, что она устроена в честь моего отца. Я понимал, что мы недостаточно прожили в этом славном городе, чтобы у папы появилось так много любящих его друзей и знакомых… А завтра на его семьдесят лет совпадает не только Первое мая, но и светлый праздник Пасхи! Везучий он человек!
Я всегда считал отца очень красивым, сильным, мужественным. А также упрямым, безрассудно смелым, взрывным и даже вспыльчивым. Гордым, а частенько слишком гордым, но при этом преданным и в своей преданности бескомпромиссным. Чем дальше, тем чаще вижу, что становлюсь всё больше похож на отца. Не внешне и не характером, а скорее жестами, движениями, походкой, взглядом, голосом. Помню, что какие-то характерные отцовские жесты меня не то что раздражали, но удивляли, а тут я их отчётливо обнаружил у себя, и мне это нравится.
Отец всю жизнь меня поддерживал, даже тогда, когда не соглашался или не понимал того, что я делаю, или того, что хочу. Мы часто спорили до крика, смертельно друг на друга обижались, и всё равно он меня поддерживал, помогал и, когда я был беззащитен, – защищал.
Театр «Ложа» в городе Кемерово, мой первый театр, не прожил бы так долго, не устоял бы без отцовской административной поддержки и помощи, а также без его финансового участия. Отец не считал то, что я делал в театре в Кемерово, профессией и тем делом, которое может меня и мою семью прокормить, но помогал. Без волевого решения отца мы не смогли бы все вместе переехать в Калининград. Без него у меня не было бы того жилья, в котором родилась моя первая дочь. Без его терпеливой поддержки у меня не было бы времени на создание спектакля «Как я съел собаку». И я не забуду отцовскую сдержанную гордость и радость, когда он смотрел, как мне вручают «Золотые маски» в 2000 году. В качестве поздравления он сказал тогда одно: «Ну вот, наконец-то у тебя есть работа».
Отцом всегда восхищались и продолжают восхищаться люди, которые с ним работали, и его студенты. А я, в сущности, и не знаю, чем таким они в моём отце восхищались, потому что не знаю сути его работы и того, что он давал студентам в виде образования. Но я точно знаю, что Валерием Борисовичем Гришковцом восхищаться нетрудно, он классный. Он остроумный, азартный и красивый. Правда, для людей он обычно был более классным, весёлым и остроумным, чем для нас, его домочадцев. Но что тут поделаешь, это наша семейная черта, мы любим нравиться.
Отец непросто перенёс тот момент, когда фамилия Гришковец стала ассоциироваться в первую очередь не с ним, а со мной, но так случилось. А теперь я знаю, что он очень гордится и внимательнейшим образом следит за тем, что со мной происходит. Это его внимание, а главное – его гордость удерживает меня от многих глупых, безответственных, а то и неправедных поступков и шагов. Я не позволю себе струсить или спасовать, даже если испытываю страх: перед отцом стыдно, потому что он точно не трусит, никогда.
Папа завтра не собирается праздновать юбилей, маме тоже в этом году семьдесят. Может, они решат объединить свои семидесятилетия, всё-таки они со школы вместе.
А я не знаю, что ему подарить, никак не могу придумать подарок. Но что-нибудь обязательно придумаю.
Папе семьдесят! Мне на следующий год пятьдесят. Какие странные цифры! У меня есть ощущение, что они на нас не похожи. Во всяком случае, семьдесят точно не похоже на моего отца.
Сегодня буду играть в Москве спектакль «Как я съел собаку» и во время выступления по кемеровскому времени наступит первое мая. В спектакле много про детство, много жизнерадостности и надежды. Вся моя жизнерадостность и упорная любовь к жизни ощущаются мною как полученное от моего
