жизнь Альрика в придачу», — подумал Бонус. Но тут же отбросил эту мысль. «Нет, — стиснул он челюсти, — это удовольствие я не дам отнять у себя».
Когда Бонус вернулся к команде, Ингвар и его люди забросали его вопросами. На корме корабля никто не понял слов, которыми Бонус обменялся с Абдуллой. Что он сказал, чтобы убедить наместника? Почему арабы вдруг ушли с корабля? Не вернутся ли они снова?
И не стал ли с этой минуты трибун пособником сарацинов? Бонус даже не кивнул в ответ. Он подобрал сумку, в которой держал яд, повесил ее через плечо и покинул «Висундур» и его презренный экипаж.
«Уже скоро, — потирал он руки, — я стану отбивать такт, под который вы будете работать веслами».
Глава 24
Темнота была непроглядной. Сквозняк потушил сальные свечи, и без того почти догоревшие. Кахине не удалось снова зажечь их.
Некоторое время они стояли в проходе, прислушиваясь к своему дыханию.
— Ты найдешь в темноте выход наверх? — обеспокоенно спросил Альрик.
— Нам придется надеяться на это. — Ее голос звучал уже не так уверенно, как раньше.
— Не так давно именно ты советовала мне не двигаться с места, если я заблужусь, — напомнил ей Альрик.
— Чтобы я могла тебя найти, — прошептала Кахина. — Но теперь нам придется искать дорогу на ощупь.
Когда они убедились, что нет никаких других звуков, ни единого дуновения ветра, ничего, что могло бы послужить ориентиром, они решили двигаться дальше, вслепую ощупывая стены ходов. Теперь снова впереди шла Кахина. Альрик следовал за ней, держа мумию на руках и стараясь не задевать ею камни. Однако время от времени скрежет от трения о камень все же напоминал, что скелет, обтянутый кожей, ради которого они спустились сюда, мог получить повреждение.
— Стой! — скомандовала королева, как ему показалось, целую вечность спустя.
— В чем дело?
И тут он тоже заметил: звук их голосов приобрел иной, более глубокий тембр. Он отражался от стен. Скорее всего, они очутились в большом высоком зале.
Кахина хлопнула в ладоши — раздалось эхо.
— Где бы мы ни находились, — сделала она вывод, — здесь мы еще не были. — Надо возвращаться, иначе мы заберемся еще глубже в лабиринт.
— Может быть, ты и королева амазигов, — сказал Альрик, — но не королева мрака.
Он протиснулся мимо Кахины.
— Возьмись за мою накидку, — сказал кендтманн, — мы попытаемся пересечь это помещение.
— Но этот путь ведет не туда, откуда мы пришли. Мы должны вернуться обратно. — В голосе Кахины зазвучала настойчивость.
— Молчи и слушай! — распорядился Альрик и осторожным шагом пошел вперед.
— Что тут слушать? — спросила Кахина, послушно ухватившись за его накидку.
— То, что у нас под ногами. Что это хрустит?
— Кости, — пожала она плечами. — Грызуны, умершие здесь.
— Мы топчемся по костям и останкам крыс уже очень долго, — обратил внимание Альрик. — У самого входа их было меньше, потом — все больше, а теперь их снова становится меньше.
— Хочешь сказать, крысы в глубине катакомб умирают чаще? — все еще не понимала Кахина.
— Я хочу сказать, что это наверняка не простое совпадение: меньше у входа, меньше здесь. Может быть, путь на поверхность совсем близко. Или крысы до этого места вообще не доходили, потому что чего-то боялись.
Самым ранним воспоминанием Альрика был свет. И надо же случиться так, что именно здесь он вынужден был вспомнить об этом, потеряв ориентацию среди целой армии мертвецов и заблудившись в темноте! Он не мог бы сказать наверняка, откуда возник тот свет и когда именно он его увидел. Может быть, это был свет из мира, который сменил темноту материнского лона, блеск солнца или мерцание свечи? За свою жизнь Альрик так и не узнал, при каких обстоятельствах он родился, — ночью или днем, в доме или у реки, на телеге или на корабле. В его памяти осталась лишь смена освещения. Конечно, он ничего не мог знать наверняка, формы, краски, лица и голоса при том, первом явлении света — все будто расплывалось в его памяти, как очертание руки, когда ее опускаешь в море. Только свет и остался…
