Дочь Монтесумы. Сердце Мира

сторожила, и я потерпел поражение.

Женщина, которую я спас от смерти, на которой женился, которую любил и которая была посвящена во все мои дела, изменила мне и выдала меня. Перед самым началом восстания, для лучшего наблюдения за властями, было с общего согласия решено, что моя жена под видом служанки поступит в дом того человека, который тогда управлял всей Мексикой. Между тем, она сошлась с ним и открыла ему весь наш заговор. Однажды ночью меня схватили и связанного привели в дом губернатора.

Меня тотчас же отвели в его кабинет, и мы остались одни. Подойдя ко мне с пистолетом в руке, он сказал:

– Я знаю все твои замыслы, приятель, и могу только похвалить за их прекрасное исполнение. Знаю также, что вы спрятали большое сокровище. Женщина, которую вы приставили ко мне и которой имели безумие доверять, не знает только, где вы его храните. Это вы скрыли от нее, что доказывает, что вы еще не совсем спятили… Теперь я хочу сделать тебе выгодное предложение: откажись от этого сокровища, и ты будешь свободен, – конечно, не раньше, чем минует день, назначенный для восстания, ибо овцы без пастыря не опасны. В противном случае тебя ожидают суд и казнь!

– Как можете вы ручаться за других? – спросил я. – Ведь вы не один белый здесь!

– Во-первых, я их начальник. Во-вторых, они ничего не узнают, иначе мне придется поделиться с ними тем, что я хочу оставить себе одному. Так вот, приятель, решайся: отдай мне золото и возьми свою жену. Я не останусь здесь больше, и ты можешь начать новый заговор против моего преемника. Только стой смирно, пока будешь думать, иначе я спущу курок!

– А мои товарищи?

– Трое или четверо из них уже того… умерли от тифа, надо полагать. Здания тюрьмы очень плохи. Но если золото окажет свое целебное действие, то эпидемия, конечно, прекратится!

Я сделал выбор, рассудив, что смогу накопить новое золото, но новой жизни не вернешь. Если я погибну, то пострадают и другие, и все мечты о независимости рухнут навсегда. И я знал, что этот разбойник сдержит свое слово.

Через десять дней он получил золото, а я был волен начинать дело снова, так как никто из обреченных ничего не узнал. Но здание, которое я созидал с таким трудом, с таким рвением, рухнуло, деньги были потеряны, и мой образ как освободителя народа померк навсегда. И все это случилось из-за женщины, изменившей мне. Когда я все снова передумал, то дал клятву никогда не иметь ни с одной женщиной никакого дела и отстраняться от них даже в помыслах. Я сохранил эту клятву. Что стало с моей женой – не знаю. Я рассказал все моим товарищам, и, вероятно, один из них отомстил ей за всех нас. Я же сам лежал несколько недель больной, между жизнью и смертью…

У меня осталась только тень прежней власти. Я пробовал возобновить попытку заговора, но без друзей, без средств ничего не мог сделать. Иногда я вспоминал свое желание стать священником, но было поздно начинать учение. Я странствовал по всей стране, участвовал в трех войнах и наконец сделался управляющим одного рудника.

Тут-то я и познакомился с Джеймсом Стриклендом, с которым совершил путешествие в Сердце Мира.

III Сеньор Стрикленд

Двадцать два года тому назад я, Игнасио, посетил небольшую деревню Кумарво в штате Тамаулипасе, где жил один из наших братьев. Он звал меня, чтобы вручить одну хранившуюся у него рукопись, написанную древними письменами, которую никто не мог прочесть. В ней будто бы заключалось точное обозначение местности, где было спрятано по распоряжению Куаутемока, моего предка, большое сокровище с целью скрыть его от Кортеса, вождя испанцев. Старый Антонио научил меня этим письменам, но мое знание умрет со мной. Я не думаю, чтобы кто-либо еще сумел их прочесть. Но и здесь меня ждала неудача: старик-индеец, хранитель рукописи, умер до моего прихода, а его сын не мог указать, где она спрятана.

Тут же я узнал, что по соседству живет один inglese, англичанин, прибывший сюда всего с полгода тому назад; он был управляющим серебряных приисков, которыми владело какое-то иностранное общество. Положение его было трудное: соседние владельцы старались отвадить от него рабочих, потому что он, в отличие от них, хорошо обращался со служащими и аккуратно расплачивался с ними. Население деревушки мирно работало шесть дней в неделю, но в воскресенье предавалось такому разгулу, что не проходило недели без преступлений и убийств. Я сам сделался очевидцем одного из них. Проходя по деревне, я заметил, что на улице лежало два трупа индейцев, около них на коленях стояла молодая красивая девушка, а немного в стороне какой-то человек, оказавшийся цирюльником и врачом, перевязывал голову четвертого, по-видимому, тяжело раненного.

– В чем дело? – спросил я цирюльника.

– Если не ошибаюсь, вы дон Игнасио? – перебил он меня, делая условленный знак Братства. – Мы знали, что вы прибудете к нам, и очень радовались. Быть может, вы положите предел этим безобразиям…

– В чем же дело? – переспросил я.

– Вот эта девушка должна была выйти замуж за этого, – ответил он, указывая на того, кого перевязывал, – но потом дала слово тому, что лежит там, дальше. Напившись пьяным, первый жених убил второго, а девушка побежала к брату убитого, который решил отомстить, но неудачно: первый жених его тоже убил. Пришла стража и накинулась на убийцу, но плохо исполнила свое дело, не добила его!

– Это дело твоих рук! Ты не боишься? – обратился я к женщине.