дальнейшем, вечером покинули стоянку. Они говорят, что там ещё около сорока человек хотят уйти. Но боятся, так как их командиры рассказывают, что в ополчении воюют одни чеченцы, которые отрежут им яйца. Так что в комендатуру их сдавать не стали. Теперь Шарнир будет звонить их матерям, чтобы они приезжали и забирали своих детей домой.
Для кого-то война уже кончилась, а нам предстояло вновь нести службу под палящим солнцем.
Наблюдая за некоторыми бойцами, начинавших своё сопротивление с первых дней противостояния, я поражался тому, как война быстро вытягивает из человека жизненные соки, не говоря уже о моральном истощении. Некоторые бойцы из весельчаков и балагуров со временем, превращались в замкнутых одиночек. Будто такой боец хранил в себе страшную тайну, известную только ему одному. На военном сленге это называлось «начал гонять». Под воздействием тяжелого стресса в человеке просыпалось дремавшее до этого звериное чутьё собственной гибели. По словам опытных бойцов, обычно такое чутьё редко кого подводило.
Спать нам приходилось в обрыве рядом с баррикадой, постеленные на землю одеяла заменяли кровати. Поэтому Лёва со временем перебрался в землянки, располагавшиеся в лесопосадке. Это был второй лагерь, где поселилась вторая часть отряда. Командиры сюда заглядывали редко, поэтому здесь поселились дончане, любившие атмосферу свободы, где каждый в перерывах между обстрелами, предавался своим мечтаниям. На небольшой поляне, расчищенной от кустарников, стояли сколоченные в два яруса деревянные нары. Конечно спать на досках не сладко, но всё лучше, чем на голой земле. На окраине поляны находился блиндаж, в котором можно было укрыться от артобстрела. В схронах были найдены закрутки: трёхлитровые банки с клубничным, абрикосовым и вишнёвым вареньем.
После того как там поселился Лёва, с того момента во втором лагере я стал частым гостем. Потому как Лёва, быстро найдя с земляками общий язык, угощал меня вареньем, а если я приходил к ужину, то попадал на жареное сало или солёное мясо.
Нехватка продуктов всё сильнее и сильнее одолевала нас. В ночной караул больше не выдавали тушёнку, не было хлеба, в обед не привозили горячего. Приходилось довольствоваться свежим воздухом или тем, чем подкармливали нас проезжающие мирные жители.
На кухне трудился парень с позывным Бармен. Я всегда относился с презрением к тем, кто выбирал для себя места потеплее. Но Бармен был исключением. Бывало, сменят с поста, придёшь в столовую, зачерпнёшь половником в надежде выловить кусок мяса из супа, а на дне один бульон да запах. В такие моменты возле моей тарелки с бульоном появлялась припрятанная им баночка с куриным паштетом или мясом цыплёнка.
На войне твоё существование может оборваться в любую минуту от шальной пули или от недолёта мины. Поэтому пессимисту на войне делать нечего. Реалист, насмотревшись на то, о чём умалчивает большинство военных эпопей, в скором времени становится чёрствым, матёрым воякой, для которого люди делятся на две половины: кто воевал, и кто нет.
Для меня, было удивительно наблюдать за некоторыми бойцами, которые переборов такой недуг, как «неизбежность скорой смерти», приспосабливались к существованию на грани жизни и смерти. Посмотришь на такого бойца, а он, ну прямо склад ходячий, в каждом кармане что-то лежит: ситечко для чая, шевроны, пакетики с различным содержимым, металлическая проволочка, и когда только успел прибарахлиться?..
Самым трудным в нашей службе были часы ночного караула. Днём из-за жары есть особо не хотелось, а вот с приходом ночи голод одолевал очень сильно. Спасали сигареты – куришь одну за другой, чтоб до тошноты, и голод отступает.
Но, отстояв ночь, расслабляться не приходилось. Часам к десяти прилетал рой мух, которые ползали по тебе спящему после ночной смены, норовя забраться в нос, рот и уши. Обилие мух объяснялось просто, ополченцы за неимением туалета, загадили всю территорию вокруг блокпоста.
В одну из ясных ночей, когда небо смотрело на нас яркой россыпью далёких созвездий, мы наблюдали артиллерийскую дуэль – за Саур Могилу шли ожесточённые бои. Каждый вечер в том районе гремели взрывы. Как только с одной стороны в чёрное небе устремлялись десятки серебряных стрел, с противоположного края уже летела ответка. Кто по кому бил нам не было известно, оставалось только надеяться, что в этой смертельной схватке наши экипажи «градов» окажутся удачливее.
* * *
– Шершень, я принял решение вернуться домой. Здесь я уже пробыл достаточно времени для того чтобы не отправили на окопы. А если отправят, всё равно, ведь я через несколько дней буду дома. Поехали, а? – заговорил со мной Король.
– На психику давишь? Знаешь ведь, что мне тоже не по душе все эти бесконечные досмотры и караулы.
– Конечно, ну сам подумай, сколько мы здесь будем – месяц, два. Мы сюда не за этим приехали, чтобы машины проверять, – воодушевился он, словно нащупав болевую точку.
– Я думаю недолго, ничего, скоро картинка сменится.
– Нет, я завтра пойду к Силачу и спрошу, как мне уйти из отряда и уехать отсюда. Могу и за тебя спросить.
– За себя переживай, со своими проблемами я как-нибудь сам разберусь.
– Да, что ты опять в бутылку лезешь, неужели ты ещё не понял – Донбасс не признают.
– Признают, не признают – это пусть политики разбираются. Но чем дольше мы пробудем здесь, тем легче будет тем парням, за которых мы стоим ночами на постах. К тому же, возвращаться в государство, где на похоронах уголовного авторитета народу собирается больше, чем у академика, посвятившему свою жизнь изучению науки, я пока не хочу. Сам туда езжай, там ещё долго ничего не изменится…
