Письма к Олафу Броку. 1916–1923

там. Иначе проследует в Италию или Сербию.

Целую ручки дорогой Нины Ивановны, Вас и детей обнимаю.

Неизменно Ваш Гулькевич

91 13 VII 192 °Стокгольм

Дорогой Друг,

Несколько совестно, что так долго не отвечал на Ваши милые строки. Но некоторые дни был занят пустою «белибердою»: посещали разные люди, отнимали время, жалуясь, охая. Закрыть двери было бы несправедливо, нечестно. Приходится терпеливо выслушивать и зря терять золотые часы…

Помимо этого, два дня уезжал после завтрака в шхеры. Грелся на солнышке, жил природою и забывал остальное. В Ваши «Гулькевичи»[540] так охотно прилетел бы! С дорогою Ниной Ивановной, Вами, милыми детьми подышать одним воздухом, порадоваться цветам, зелени. Но когда это будет дано? Пока могу только мечтать о таком счастье.

В последние дни – боюсь еще радоваться – признание большевиков надвигается гигантскими шагами. Можно будет перейти к следующей ступени развития народа, и все же будет ближе к какому-нибудь нормальному существованию на Руси. Начнут хотя бы ужасные, глубокие раны заживать… С этой точки зрения не опечалился речи Michel.[sen][541], хотя пожалел Розена[542].

Профессор[543] уехал в воскресение 4-го июля в Берлин. Если будете писать:

Per adresse Prof. D-r Richard-Heymone (муж его сестры) – 19 Luckhofstr, Berlin[544]. Nikolassee. А.А. Чупрову.

Получил вчера весточку, из которой выписываю: «у мужчин в глазах что-то, чего у берлинцев в старые времена не было замечено. Чувствуется надлом…».

За прилагаемую копию большое спасибо. Очень интересно было познакомиться с нею.

Ожидаю через недельку возвращения Бориса Александровича[545] из Парижа. Тогда, может быть, буду в состоянии сообщить Вам кое-что о Юге. Простите сегодняшнее совершенно бессодержательное послание. Но много народу беспокоит и не дает сосредоточиться мыслями.

Да хранит Вас господь. Целую ручки дорогой Нины Ивановны, Вас и детей обнимаю.

Ваш неизменно

Гулькевич

92 16 VII 192 °Стокгольм [546]

Несказанно был тронут новым доказательством Вашей столь дорогой для меня дружбы. Не писал Вам вечность, ибо последнее время как-то одолели посетители. Да и настроение неважное, хотя милый Роз.[ен][547] сильно преувеличивает. Напротив того, при некоторой нервной усталости, я сказал бы, чувствую пробуждение и надежды на благополучный исход Лондонских переговоров[548]. Надеюсь, что они выведут Россию на путь более нормального существования. А это главное. Чтобы бедные там мученики освободились от ужасных лишений, страданий и начали бы приходить в порядок. Чтобы прекратили гибнуть на фронтах неизвестно для кого и из-за чего юноши, видавшие столь мало утешения на коротком своем пути. Старые орудия пускай пойдут в брак (изгнание), пускай засядут новые хозяева, лишь бы уцелела страна!

Очень жаль дорогую Нину Ивановну… (аллергия) – страшно скучная утомительная болезнь, но не опасна. Дай бог, скоро пройдет сенокосный сезон, и тогда сам прекратится недуг.

Целую ее ручки, вас и деток обнимаю. Не знаю, как благодарить столь ценное для меня украшение, каковым являетесь для меня все Вы.

93 31 VII 192 °Стокгольм

Дорогой

Простите, что замедлил ответом на милые строки от 20 сего месяца. Толчея, в которой пребываю, не дает почти никакой возможности уединиться у письменного стола. Так же мало способствовали этому обстоятельству три дня, проведенные в Ratvek’е[549] у Palmstierna[550]. Dalarne[551] плодородная, живописная и весьма привлекательная часть Швеции. Крестьяне зажиточны, консервативны, ходят в национальных костюмах. Сыты и веселы. Сердце сжимается от боли при сравнении их быта с условиями, в которых борются русские страдальцы. Горько, что нашему народу судьбою уготовлено с такими страшными страданиями подвигаться вперед по своему историческом