конфликт, отчасти ради сохранения фигового листка беспристрастия. Помощник Кокойты, приветствовавший участников лагеря, сообщил им, что они – первая российская организация, посетившая непризнанную республику за 17 лет. На следующий день Кокойты лично обратился к участникам с недвусмысленным заявлением: его цель – обрести независимость и со временем войти в состав Российской Федерации.
Кокойты, вероятно, беспокоила мысль, не помешает ли строго соблюдаемый Кремлем нейтралитет вовремя прийти ему на помощь. Вероятно, евразийцы сумели его ободрить, он поверил, что Москва прислушивается к событиям в Южной Осетии, – в то лето война с Грузией казалась близка как никогда. Но хотя какую-то форму официальной поддержки лагерь, видимо, получил, как получали поддержку украинские экспедиции Дугина, Колеров, бывший кремлевский чиновник, высмеял саму мысль, будто лагерь представлял собой что-то сверх «в чистом виде инициативы Дугина»: «Они много пили, провели там несколько дней и уехали. Никакого политического значения это не имело. Они думали, хвост может вилять собакой». Но в каком-то смысле хвост все же собакой вилял.
Война с Грузией назревала, апогей ненависти наступил во время антиоранжевой истерии. К тому времени у России накопилось немало претензий к Западу. Война в Ираке расколола НАТО и выставила Вашингтон международным громилой, который действует в разных регионах, ни у кого не спрашиваясь, «нарываясь». Администрация Буша обсуждала возможность размещения в Восточной Европе системы перехвата баллистических ракет, американская база в Киргизии, которая еще недавно был вассалом России, превратилась в зону «стратегического интереса» для США, и никто не собирался выводить оттуда войска.
Кульминацией стала речь Путина на ежегодной Мюнхенской конференции по безопасности в октябре 2007 года. Он обрушился с обвинениями на Запад, жаждущий мирового господства, строящий «мир одного хозяина, одного суверена. И это в конечном итоге губительно не только для всех тех, кто находится в рамках этой системы, но и для самого суверена, потому что разрушает его изнутри»[456]. Наблюдатели сочли эту речь сигналом к новой холодной войне между Россией и Западом.
Вскоре точкой столкновения Востока и Запада оказалась Грузия: Тбилиси и Москва поддерживали разные стороны в этнических противостояниях в Абхазии, на побережье Черного моря и в горной Южной Осетии. Южноосетинский конфликт несколько раз за прошедшие 15 лет разгорался, но разум брал верх, и Россия удерживала горячие головы от столкновения, не допуская пересмотра статус-кво. Этот маленький анклав, прославившийся в основном контрабандой и беззаконием под властью сменявших друг друга пророссийских режимов, оставался сателлитом России и язвой в груди грузинского национализма, ключевым геополитическим фактором на Кавказе. Кроме того, Южная Осетия прикрывает южный вход в Рокский тоннель, стратегический проход, который Москва желала полностью контролировать. Но с приходом в Грузии в 2004 году к власти опрометчивого проамериканского президента Михаила Саакашвили соотношение сил изменилось.
Весной 2008 года США дали понять, что обсуждают программу вхождения Грузии и Украины в НАТО, а также признали государство Косово, отколовшееся от российского союзника Сербии. Для России любой намек на присоединение к НАТО бывших советских республик (за исключением балтийских) недопустим. Получалось, что весь регион, в особенности Грузия и Украина, превращаются в то, чем была в 1945-1947 годах Восточная Европа, – в «военный трофей и потенциальное «предполье»» новой холодной войны, как выразился глава московского Центра Карнеги Дмитрий Тренин[457].
Летом того же года вдоль демаркационной линии между грузинскими и осетинскими силами начались перестрелки, Грузия время от времени подвергала территорию Южной Осетии артиллерийскому обстрелу. В первую неделю августа вновь начался артиллерийский и снайперский огонь. Конфликт нарастал. В ночь с 7 на 8 августа грузинские войска сгруппировались у Гори. У них имелись танки и 122-миллиметровые установки «Град».
Дальнейшие события породили множество догадок, теорий заговора, книг, по меньшей мере один художественный фильм, а также стали предметом подробного расследования, организованного Евросоюзом. Саакашвили настаивал, что он оборонял Грузию от российского вторжения и потому начал блицкриг против Цхинвали, поливая его реактивными снарядами «Град», вообще-то предназначенными для боя с танками, – погибли десятки мирных жителей и несколько российских миротворцев.
Россия, со своей стороны, объясняет вторжение в Южную Осетию необходимостью принять меры против этих действий Саакашвили. Через год после конфликта назначенная для его расследования комиссия Евросоюза во главе со швейцарским дипломатом Хайди Тальявини в целом высказалась в пользу России. Опубликованный в 2009 году доклад категорически утверждает, что «Грузия спровоцировала войну, атаковав в ночь с 7 на 8 августа Цхинвали средствами тяжелой артиллерии»[458]. Но в докладе также указывалось, что российские военные подразделения действовали в Южной Осетии и до грузинского вторжения: «Хотя вина за непосредственное развязывание войны лежит на грузинской стороне, российская сторона также несет ответственность за многократные нарушения международного права».
Через несколько часов после начала обстрела российские части уже заполнили Рокский тоннель и устремились в Грузию. Одновременно Россия вошла в Абхазию, другую провинцию, отколовшуюся от Грузии и контролируемую местным национальным ополчением при поддержке России. Саакашвили просчитался и проиграл. Президент Дмитрий Медведев и Владимир Путин словно соревновались в раскручивании военной истерии.
Следовало бы отметить и роль Дугина в этой пропагандистской кампании. Выступая на радиостанции «Эхо Москвы», он первым из российских комментаторов применил к грузинскому нападению на Цхинвали термин «геноцид» («Геноцид – убийство по этническому принципу. Это геноцид»). Несколько часов спустя, 9 августа, это слово повторил Путин. Возвращаясь с Олимпийских игр в Пекине, он остановился во Владикавказе. В телекомментарии по поводу
