Манхэттена 1970-х.
Лимонову было все равно, как назвать партию. Дугин рассказал в 2008 году американским дипломатам (расшифровка разговора была опубликована в 2010 году
Дугин сравнил Лимонова (к этому времени они смертельно поссорились) с «клоуном из бродячего цирка. Чем лучше выступит, чем больше привлечет внимания, тем больше радуется»[373]. В туже пору, давая мне интервью, Лимонов заклеймил Дугина как «вырожденца, прислужника режима, жалкого конформиста».
Не стоит рассматривать НБП как серьезную политическую партию с ясными целями: в ее устав входит пункт, согласно которому парень «вправе не слушать, о чем болтает его девушка», членов партии призывали громить кинотеатры, в которых шли западные фильмы (хотя никто не припомнит, чтобы от призыва хоть раз перешли к действиям). Из НБП, как надеялись, должна была вырасти новая контркультура, ее рассматривали как семя «негражданского общества», по выражению Андреаса Умланда, специалиста по русским националистическим движениям. Такие группы не ставят себе задачей захватить исполнительную или законодательную власть, а ведут подрывную работу, направленную на приобретение влияния в культурной надстройке[374]. НБП претендовала быть «иконой стиля». «У молодежи в 1990-е оставалось три пути, – поясняет нацболовский ветеран Андрей Карагодин. – Рейв, мафия или НБП. Больше ничего».
Лимонов завербовал своего друга Егора Летова, солиста популярной группы «Гражданская оборона». Егор получил членский билет НБП за номером 4. Скоро его слушатели привыкнут к тому, что Егор прерывает свои выступления длинными речами против Ельцина и за НБП. Среди бывших членов партии найдется немало представителей творческих профессий. Захар Прилепин, присоединившийся к движению несколько позднее, станет одним из самых многообещающих молодых писателей России (парадоксальным образом его профессиональная карьера началась в ОМОНе). Алексей Беляев-Гинтовт получит престижную премию Кандинского за достижения в области искусства, а сам Карагодин будет одним из руководителей русского
НБП исследовала границы свободы, и в этом смысле Лимонов и Дугин представляли собой два противоположных полюса: по одну сторону – анархия русского духа, по другую – всегда присутствующие порывы к тоталитаризму, которые вот уже пятьсот лет управляют русской душой. Партия, заигрывавшая с идеями фашизма, как рыба в воде чувствовала себя в либертинской Москве 1990-х – наглядная демонстрация парадокса свободы в сочетании с приманкой авторитарной альтернативы. Говоря словами Летова, «все, что не анархия, – фашизм, анархии же не существует». Синтез этих тезиса и антитезиса, диалектически противопоставленных в условиях ельцинской России, стал очевиден в следующем десятилетии. Нацболы первыми стали объединять молодежь, а в эпоху Путина такие движения широко распространились в ответ на призыв Кремля взять под контроль улицу. «Они украли все наши идеи», – жаловался мне в 2011 году Лимонов. Он так и остался вопиющей совестью путинской эры, самым заметным диссидентом при новом режиме, в то время как Дугин стал идеологом новой автократии.
Первый выпуск газеты, издаваемой Лимоновым (с удачным названием «Лимонка» – как ручная граната Второй мировой войны), вышел в 1994 году. Передовица обличала «старую оппозицию», противопоставляя ей «новую». Дугин развивал идею, на которой была основана новая партия, доказывая, что принципиальное отличие между старой и новой оппозицией заключается не в политической идеологии, а в психологии и стиле. «Старые патриоты» пытаются реконструировать старое, а новые патриоты – вовсе не реакционеры, «какие бы политические взгляды они ни исповедовали – от коммунизма до монархизма и русского фашизма, – они мыслят наступление нового общества как сугубо революционный, радикально революционный процесс… Их цель – создать нечто принципиально новое».
Найти источники финансирования было нелегко. «Денег фактически не было», – вспоминал Дугин. Поскольку они не могли снять офис, они решили выбить себе помещение шантажом – и, как ни удивительно, это получилось. В декабре они написали московскому мэру требование, содержащее расплывчатые угрозы насчет беспорядков, которые могут начаться в Москве, если им откажут. Лужков, кругленький, простецкого вида специалист по химической промышленности, которого Ельцин поставил во главе столицы, не желал неприятностей и, по-видимому, счел, что подарить квартиру очередной маргинальной группе радикалов-социопатов – невелика цена за обещанное хорошее поведение. Несколько недель спустя им позвонили из мэрии и назначили встречу. Жизнерадостный чиновник принял их и заверил, что «государство будет работать рука об руку с искусством». Им предложили квартиру с арендной платой 17 рублей за квадратный метр в год – «в сущности, даром», заверил Дугин оторопевшего Лимонова.
Они выбрали первый этаж на Фрунзенской улице, поблизости от отделения милиции – тоже не случайно. Дугин вспоминал, что у квартиры имелось «замечательное свойство – время от времени она вся покрывалась дерьмом, потому что где-то в сливной трубе имелась трещина». Этот «бункер», как его прозвали нацболы, стал штаб-квартирой. Прилепин описывает его в полуавтобиографической повести «Санькя»:
Он был схож с интернатом для общественно-опасных детей, мастерской безумного художника и военным штабом варваров, решившихся пойти войной неведомо куда… Было много молодых людей, которые всевозможным образом выстригали волосы на голове – либо не оставляя растительности вообще, либо оставляя челку или ирокез, или даже странные бакенбарды над ушами. Впрочем, встречались совершенно неожиданные юноши с безупречными прическами, в отличных пиджаках, а еще: простые рабочие пацаны, с простыми лицами.
Обзаведясь штабом, Лимонов и Дугин могли бы сплотиться в общей работе, но что-то им мешало. Лимонов – заклятый революционер, вечно
