уже хорошо, иначе вообще получается сплошное хеопсово строительство.
Последнее время часто думаю вот о чем: почему у нас большая часть наработанного материала или относится к каким-то параллельным метафизическим мирам, или относится к очень узкому тусовочному кругу, к жизни молодежи как таковой, к субструктуре, к субкультуре, к каким-то своим вещам. Я долго думал, почему это происходит, а происходит это не только в рок-музыке, но и вообще во всей молодежной культуре. Дело в том, что многое в нашей реальности само по себе просто не может быть объектом художественного изображения. То есть, когда существует нечто, которое существует вне плоскости гуманного сознания, вне плоскости человеческого бытия как такового, нечто, что по своей цели не только бесчеловечно или античеловечно, а нечеловечно вообще, оно не может быть отображено искусством. Попытки отобразить его искусством возможны только сатирическим способом. То есть если из этого всего возникают какие-то дьяволиады… когда они строятся из этого всего, тогда это можно отобразить. Попытка отнестись к этому как к живому миру, живым людям и живым проблемам, т. е. как к человеческому существованию, сразу лопается, потому что это не есть человеческое существование. И, соответственно, не есть предмет искусства. Таким образом, совок, который нас окружает, на 75 % не есть предмет искусства. Когда мы пишем об этом мире, мы пытаемся его очеловечить, придать какие-то человеческие черты, а для этого мистифицировать. Писать о нем так, как он есть, невозможно, потому что об этом не пишется.
Честно говоря, если бы я сам мог все это взять и спеть, может быть, я бы себя чувствовал легче. Но вряд ли тогда себя чувствовала бы легче публика. Можно сказать, что это компромисс между мной и публикой. И компромисс, наверное, плодотворный, я так полагаю. Потому что меня никто не замечает, а их замечают, значит, так нужно, так нравится. Будем идти навстречу народу, не так ли?
Сколько я ни пробовал, написать что-либо вне пределов города Свердловска никогда не удавалось. То есть когда ты живешь в привычной среде, эта среда создает для тебя эмоциональное поле, в котором ты плаваешь и из которого ты что-то черпаешь. Но когда кто-то смотрит на продукт этого вычерпывания… не знаю, может быть, в нем уже ничего не осталось от конкретной географии, архитектуры и ландшафта. Для меня это очень важно, вряд ли я когда-нибудь от этого оторвусь, и нет никакого желания от этого отрываться. В маленьком городе люди ближе друг к другу и ближе к Богу. И все это вместе больше похоже на театр, и в этом больше драмы.
Я хотел бы рассказать от себя так много, что у вас не хватит пленки.
О большой неправде и маленькой лжи
Корр: Откровенно говоря, меня не очень удивил твой отказ от премии, хотя разговоры идут такие: надо было получить и отдать, ну в Детский фонд хотя бы… Многие восприняли это как демонстрацию. Давай для людей не очень сведущих в истории свердловского рока вспомним «донаутилусовские времена», начало 1980-х, эпопею с «Урфин Джюсом»…
ИК: Тогда в разгроме «УД» и «Трека» комсомол сыграл не последнюю роль. Была своя «Молодая гвардия» и свои маленькие директивные органы в лице зав. отделом пропаганды и агитации ОК ВЛКСМ В. Олюнина…
Корр: Насколько я помню, «запретительные» списки наших и западных групп в Свердловске появились на пару лет раньше, чем пришли из Министерства культуры. Помню еще, как требовали на областном конкурсе дискотек убрать из песни «Машины времени» «Поворот» «антисоветский» последний куплет. А раздутая из ничего история с якобы «фашиствующим» «Чингиз Ханом»?..
ИК: Да, все это шло из обкома комсомола. Были любители списочки посоставлять. Короче говоря, все мы хорошо знаем
Корр: Но, по-моему, следует и такой нюанс отметить: нынешние нормальные отношения Свердловского обкома комсомола и рок-
