ИК: Если убрать тупой вариант (в смысле если долбануть кого-нибудь по голове словарем Вебстера), книга — это идеальное оружие, потому что оно не ставит своей задачей никого уничтожить. Но она меняет того, кто ее читает. Она сражается не на внешнем поле боя с противником, а на внутреннем. Листовка, подброшенная в окоп, перетягивает солдат из одного лагеря в другой, а чаще даже не солдат, а равнодушное гражданское население оккупированных территорий. Книга должна пробуждать. Она должна самого человека обращать на сопротивление манипуляциям. И в этом смысле она является оружием. Оружием в самом прямом смысле этого слова, гораздо более уместным, чем автомат, хотя ситуации, когда одной только книгой не обойдешься, тоже имеют место быть. Но чем больше людей завоюет книга, тем меньше вероятность того, что понадобится автомат, тем меньше выстрелов придется произвести.
ВП: Как, на ваш взгляд, информационные технологии (сотовая связь, Интернет), их бурное развитие влияют на человеческие отношения, образ мысли, способны ли они в корне поменять представление о мире?
ИК: Они уже меняют. У любой системы, которая мыслит себя централизованно, есть своя энтропия. То, что Интернет был создан в рамках оборонных программ США, это очень символичная закономерность. Каждый инструмент, который Система создает для контроля на определенном этапе в силу энтропийных процессов выходит из-под контроля… Но не надо преувеличивать значение Интернета. У него есть один большой недостаток. Пользователь каждого сообщения всегда определяется парой, это ситуация «я» и «он». Если телевизор выдает тотальное изображение одно на всех, то в Интернете я восстанавливаю для себя эти связи каждый раз произвольно. Одни ищут одно, другие — другое, один что-то вносит, другой выносит. Он дает реальную свободу, но это же и его недостаток, потому что Интернет создает такую мощность информационного шума, что становится на каком-то этапе уже недоступно содержание. Я думаю, именно поэтому пик попыток установить контроль над Интернетом в развитых частях мира уже прошел.
ВП: Там поняли, что это невозможно?
ИК: Они поняли, что это не нужно, что Интернет не настолько опасен. Что он ненамного опаснее телефона, по которому тоже можно договориться о террористическом акте, о восстании и т. д.
ВП: Интернет воплощает в себе две важнейшие черты нашего времени, его символа — виртуальность и скорость. Как они влияют на взаимодействие людей?
ИК: Любое качество диалектично. Берем виртуальность — возможность создания новой альтернативной реальности. Реальность можно творить. Творить нельзя реальное. Реальное не создано человеком, реальность же создается именно им, это то, что люди договорились воспринимать. Виртуальность дает возможность творить реальность, не имеющую материального адеквата, которая живет по законам, предписанным фантазией и желанием ее творца, и не ограничена законами, присущими реальному. Потому что то, что создается из материальных элементов, как минимум, подчиняется законам физики. Если посмотреть, как летает все и перемещается в компьютерной графике — оно же никаким законам физики не подчиняется! Оно подчиняется только законам воображения. Это минус, потому что это открывает новый фронт манипуляции, про который еще в 1960-е годы замечательный какой-то итальянский фантаст (имени сейчас не помню) написал рассказ «Онейрофильм», о людях, которые сидят в коробках и смотрят фильм, который воспринимают как реально проживаемое сновидение. Такой прототип «Матрицы». И весь смысл жизни для них — заработать, чтобы из этой коробки вообще никогда не выбираться, чтобы достаточно денег было на счету, чтобы человек постоянно пребывал в этой иллюзии.
То есть это новый инструмент могущественных манипуляций. Потому что вот взять, к примеру, крестьянина, который живет в традиционном обществе. Ему нельзя сказать, что репа это не репа, морковь — это не морковь, что сеять надо зимой, а отдыхать летом. Законы сотворенного мира, законы реального, для него проступают постоянно. Он их, конечно, превращает в законы реальности, на этом построена мифология, появляются предания, заветы и т. д. Но то, что человек при этом близок к реальному, создает для манипуляций довольно четкий предел. У манипуляции образной, в виртуальном пространстве, пределов манипуляции гораздо меньше. Однако плюс виртуальности в том, что человек может создавать свою собственную реальность. Сидит перед компьютером девятиклассник и в флэш-графике создает свою новую реальность, в которой он корректирует то, что ему не нравится в этом мире, где побеждает какой-то герой правильный, допустим. Это новая ступень творчества. Люди понимают, что они могут создать мир, хотя бы в виртуальности, таким, каким им хочется, а не таким, каким его кто-то навязывает или предписывает.
ВП: Есть и другая проблема — разорванность многочисленных реальностей, созданных людьми. Ведь вот мы говорим, погружаемся в какую-то тему, а вдруг звонит мобильный телефон и «выхватывает» нас в совершенно иную реальность. Это колоссальный стресс. А если все это происходит еще и с бешеной скоростью, присущей мегаполису…
ИК: Но человек ведь тоже меняется. Более того, когда скорости человека станет недостаточно для соприкосновения с созданной им реальностью, очевидно, придется менять и человека, и в этом направлении уже идут работы. На самом деле человек мутирует. Моя жена очень любит рассказывать одну историю. Существуют мнение ученых-музыковедов, что произведения Баха сейчас играются в два с половиной раза быстрее, чем они исполнялись при его жизни. Дело в том, что в то время не обозначали темпов в таких параметрах, как «бит в секунду», а писали устоявшиеся итальянские обозначения: «tempo», «allegro» и т. д. Но! Что было в представлении людей «быстро»? Самое быстрое известное человеку движение — это была скачущая лошадь. Поэтому самый быстрый темп соответствовал конскому галопу. И сыгранные в прежнем темпе мелодии Баха сейчас окажутся для нас не совсем доступными, теряются какие-то связи между гармоническими и мелодическими линиями. Потому что мы мыслим гораздо быстрее. И темп исполнения этих произведений невольно все время повышался. Так считают музыковеды на основании кое-где оставшихся указаний, воспоминаний, сколько по времени
