Собрание сочинений. Том 3. Non-fiction

происходят. Если я скажу «Я построил дом», а ты по этому адресу придешь и не увидишь дома, то или ты решишь, что я сумасшедший, или ты решишь, что сам сошел с ума. Тут уже все зависит от крепости психики и силы убеждения каждого из нас. В любом случае, ты будешь считать, что дома нет, а кто-то сошел с ума. В мире образов все совсем не так. Если я сказал, что есть тамплиеры, они скоро появится. Как и показано в «Маятнике Фуко». (Смеется.) И вполне понятно, почему. Виртуальность не знает границ сопротивления физических законов. На уровне социальном, если выбрасывается некая идея, кто-то ее обязательно подхватывает. Причем, я не уверен, что Кахане читал эти «Протоколы сионских мудрецов». А вся его логика была такая: «Нас, евреев, обвиняют в том, что мы такие-сякие. Да, мы такие». И организация «Ках» официально проповедовала о превосходстве еврейской нации над всеми остальными, о необходимости того, чтобы она правила всем миром, а все остальные были бы у нее в подчинении вплоть до рабовладения и т. д. Очень показательная история, которая не сводится к простому сионизму или антисемитизму, а которая просто говорит о том, что ни одна идея не запретна ни для кого.

Символическая манипуляция приводит к тому, что и евреи могут быть нацистами. Феминистки могут быть мазохистками и т. д. У нас пытаются все поделить на черное и белое. А на самом деле все находится в постоянном диалектическом процессе, вещи перетекают одна в другую. Что такое стереотипы в западном понимании (потому что у нас слово приобрело несколько иное значение)? Это постепенное вырождение каждого слова и образа до самого примитивного: «у негра большой х** и он хорошо играет в баскетбол, а, так он почти животное, и в принципе, я ничего против них не имею, но лучше бы их не жило в нашем квартале». Это характерный пример. Уже давно замечен психологами кажущийся парадокс: чем глубже у человека интерпретация любого образа, тем легче ему подменить один образ другим. Чем ближе он к этому стереотипу, тем легче его самого можно убедить, что это не негры, допустим, такие, а… молдаване. Человека, который знает довольно много про негров (кроме этого стереотипа), никогда не убедишь ни в чем подобном, не заменить в нем образ негра образом молдаванина. И, конечно, в интересах манипуляции — создание стереотипов одномерных, одноклеточно мыслящих людей, которыми удобно манипулировать. Человеку не дают задуматься. И само мышление абстрактное спекулятивно объявляют пустой тратой времени.

ВП: В каких отношениях находится издательство с политическими силами? Насколько я знаю, вы симпатизируете национал- большевикам?

ИК: Дружба имеет место, но это не означает партийной принадлежности. Мы не ассоциируемся ни с одной из политических сил. Потому что наша платформа значительно шире, чем любой партии. И мы не занимаемся непосредственно организационной работой с массами. Примкнув к кому-то, мы автоматически потеряем возможность работать с другими силами, стоящими на других позициях, которые нам близки и интересны. А вообще, я бы с удовольствием напечатал любую книгу представителей, ну скажем, либерального, правого крыла, которая бы убедительно показывала ситуацию с либерализмом в современном мире и в России. Ведь либерализм хоть и по-прежнему на знамени, и им трясут и перед нашим носом, и в «большой семерке», реально он везде не является господствующим дискурсом.

ВП: Вопрос про ваше собственное поэтическое творчество. Помню, как ксерил в Ленинской библиотеке ваш поэтический сборник, вышедший в начале 1990-х весьма ограниченным тиражом с иллюстрациями Вячеслава Бутусова. Тогда эту книжку невозможно было достать, а теперь и подавно.

ИК: Могу сказать, что у меня самого его тоже нет.

ВП: Почему она не была переиздана, и не планируете ли вы издать какой-то новый сборник, тем более что есть теперь свое издательство?

ИК: Ну нет. Я вот против этого. Нехорошо это — пользоваться служебным положением.

ВП: То есть если бы предложило другое издательство, вы бы согласились? Тем более что наверняка есть что издать.

ИК: (В задумчивости.) Ну да, есть… Меньше, конечно, чем хотелось бы, объем не так велик. Я очень мало пишу, на самом деле. Было предложение издать, от «Азбуки» оно исходило, года четыре назад, но что-то заглохло, потеряли с ними контакт. Потом разговаривало со мной «АСТ». Но все как-то не заходят достаточно далеко в этом процессе.

ВП: Насколько я знаю, в свое время у вас был довольно серьезный конфликт с Михаилом Козыревым, гендиректором «Нашего радио». И те не менее, прошлым летом на «Нашествии» вы приняли участие в проекте возрождения «Наутилуса Помпилиуса». Как он вас уговорил?

ИК: Конфликт с Козыреым был лично мой, а не группы «Наутилус». Там ведь еще много людей, помимо меня, в группе. Я не хотел подводить музыкантов. Ну и что, что Козырев был организатором фестиваля? Мы с ним там даже и не встретились. Более того, увидев, что я буду выходить на сцену, объявлять «Наутилус», Козырев уехал с фестиваля. Он же поссорился и с Гройсманом. Гройсман сказал, что я должен обязательно выйти, Козырев сказал: «Только через мой труп».

ВП: То есть на этом фестивале конфликт не исчерпался, а, наоборот, усугубился?

ИК: Да, отношения с Козыревым остаются точно такие же. Мы так и не виделись с того времени, когда случился этот конфликт.

ВП: Как это случилось и как это выглядело?

ИК: История конфликта, на самом деле, не красит ни одну из сторон. Но я считаю Козырева достаточно мерзким типом, на человеческом уровне. А на уровне идейном, политическом, я просто считаю его одним из тех самых гадов, которые строят нынешнее «прелестное» общество, в котором мы живем. Я не жалею о конфликте, я жалею о форме, в которой он произошел. Потому что пьяная драка — это не самая красивая