невозможно, компромисс — это поражение. И тогда революция остается единственным выходом. И мне кажется, что любой интеллектуально активный человек, у которого своя метафизическая позиция, свои жесткие требования, свое черное и белое, свое добро и зло, свой бог и дьявол, он не может сказать вслух, что революция в любом случае, это плохо и он на нее не согласен. Мне кажется, что боязнь революции присуща тем людям, у которых нет четкой метафизической позиции, которые заботятся прежде всего о своей собственной биосохранности. Ну то есть то, что называется мещанин, обыватель.
ДР: Есть такое понятие «система», которое многие используют, правда подчас вкладывая разный смысл. Но общее у всех: система — это некоторое зло, которое всех «гнобит», с которым надо бороться. Система плоха, потому что она система. Вы используете этот термин? Если «да», то что для вас система?
ИК: Для меня система — это, в первую очередь, некоторое отчуждение человека от политического процесса. Система — это некий механизм отчуждения от принятия решений всех тех людей, которые хотели бы принимать в этом участие. Все эти разговоры о демократии фальшивы уже потому, что демократия не может принадлежать всем. Уже с момента зарождения в античном мире демократия опиралась на определенный ценз допуска. Этим цензом очень часто злоупотребляли определенные касты или властные группы, которые делали, например, принадлежность по праву рождения единственным основанием.
Ротация элит необходима — противное вредно для самих элит. Но в любом случае, есть активные участники, которые хотят решать — они должны быть допущены. А есть, грубо говоря, быдло, которому все равно, и вовлекать его не надо, потому что у него нет собственного мнения. При демократии этот процесс становится объектом манипуляции. Сегодня мы видим болезнь всех демократий, полный крах современной электоральной системы. Система — это нечто, на основании формальных критериев, не обоснованных философски или религиозно, присваивающее себе эксклюзивное право на отчуждение всех прочих субъектов от политического процесса. В этом смысле самые совершенные системы — это системы конспиративного толка, закрытые системы, которые настолько не заинтересованы в участии посторонних, что даже никак не оформляют себя во внешнем плане.
Например, одно дело, скажем, в феодальной системе класс аристократов, который себя активно наглядно манифестирует: «именно потому, что мы благородное по рождению, мы будем все решать». В этой ситуации имеется возможность полемики, когда, например, появляется какое-то третье сословие, задающее вопрос: «Почему это вы будете все решать? Вы ничего не умеете, кроме как на балу плясать да на лошадях скакать. А мы строим фабрики и заводы, накапливаем капиталы, открываем другие страны. Почему мы не должны участвовать в решении вопросов?»
Сейчас, что страшно, все больше и больше усиливается процесс, когда элиты прибегают к способам власти скрытой — крипторитма. То, что мы видим на примере нынешнего либерального мира — это давно не государственное правительство и даже не международные организации. Сейчас подчас все решают люди, которых никто не избирал, никто не назначал, да чаще всего и даже просто никто не знает. Ну например, со дня учреждения в 1927 году ни разу не публиковался состав акционеров Федерального резервного банка США, который является частным предприятием. А ведь эти люди решают, сколько будет еще напечатано долларов, то есть активно влияют на мировую политику. И эта схема становится все более используемой в рамках либерального проекта. Этот термин вообще насквозь фальшив, поскольку реально направлен не на максимальный, а наоборот, минимальный допуск извне участников принятия решений, вопреки всем традиционно существовавшим интерпретациям слова «либерализм». И, кстати, как сказано в одной книжке, которую мы скоро выпустим, совершенно не важно, являются ли «Протоколы Сионских мудрецов» подлинным документом или это фальшивка, сфабрикованная царской охранкой, подлинность «Протоколов» уже неважна потому, что мировые элиты действуют в точном соответствии с этими «протоколами».
Система — это в той или иной степени заговор, если мы понимаем под заговором соглашение о недопущении в этот закрытый круг лиц.
ДР: Вы себя к какому лагерю относите: либерал, левый, традиционалист?
ИК: Самыми притягательными для меня идеями организации (хотя я понимаю их малую реализуемость в современном мире) являются идеи раннего американского индивидуалистического либерализма, предшествующего непосредственно американской революции. Это идея о том, что группа свободных граждан, свободно собравшаяся на свободной территории, полномочна сама вырабатывать законы, по которым им надлежит жить. Другое дело, что я считаю эти идеи нежизнеспособными в современных условиях — экономических, социальных. После краха идеи о легком и быстром завоевании Космоса, эта идея о возможности самоорганизации групп на свободных территориях, выглядит утопичной в силу отсутствия свободных территорий. Поэтому для меня это утопическая мечта. Утопия о том, что могут существовать какие-то общины, которые решают все сами при минимальном вмешательстве манипулятивного отчуждающего постороннего к их нуждам потенциально конспирологического государства, которое находится во власти какой-то узурпирующей группировки, хорошо, если явной, а еще хуже, если криптоэлиты.
У меня всегда было тяготение к этому дискурсу, хотя у меня сложная этическая философия, на формирование которой влияло и радикальное христианство, а частично и левый дискурс — марксистский. Я затрудняюсь с точным самопозиционированием. Я предпочитаю жить в ожидании появления идеологии, которая меня полностью удовлетворит. Но я считаю, что традиционные политические дискурсы в определенной степени исчерпаны. Требуется их радикальное переосмысление, чтобы мы смогли заговорить на языке нового времени. Требуется синтез всего положительного, что было в этих дискурсах, чтобы дать новый источник сопротивления внутри человечества в целом и внутри отдельных его частей.
Сейчас мы живем в эпоху кризиса глобальных задач. Нынешние традиционалистские задачи оборачиваются формой, что мы видим постоянно. Если мы берем религиозный традиционализм и фундаментализм, если мы берем политический фундаментализм левый или правый — они все немного грешат
