Паша, Москва: Почему в так называемой контркультуре так много наркоманов и гомосексуалистов?
ИК: Знали бы вы, сколько тех и других в политической элите. Просто в контркультуре люди не столь лицемерны, как в других социальных слоях.
Дэн, Москва: Уважаемый Илья! Вы участвуете в «Произвольной космонавтике»? Вы будете там петь или читать стихи?
ИК: Читать стихи под музыку.
Почитатель творчества, Владивосток: Где первее всего назревает протест, создающий новые направления в культуре: в литературе, живописи, музыке? Всегда ли эти протестные настроения исходят от молодежи?
ИК: В разные эпохи протест выбирает для себя разные направления. Это как магма в жерле вулкана — не всегда понятно, в какую сторону она потечет. Большое значение имеет и случайность, и мода, и появление новых технологий. Что касается молодежи, то ее особая протестная роль в определенную эпоху была несколько преувеличена. Мне кажется, заострять внимание на возрасте так же опасно, как на цвете кожи или половой принадлежности. «Не верь никому после 30-ти» — звучит красиво, но самому непримиримому человеку в нашей стране в настоящий момент — Эдуарду Лимонову — 63 года.
Валера, Москва: Свобода — это абсолютная ценность или все-таки средство, которое должно быть оправдано какой-то целью? Если второе, то какой?
ИК: Нет, свобода — не абсолютная ценность, свобода — это средство для достижения абсолютных ценностей. Единственное оправдание — это соответствие целей, с которой используется свобода, намерениям Бога в отношении судьбы человечества.
К.: Вот мне кажется, что чтобы начать противостоять поп-культуре, надо сначала плотно с ней столкнуться и вариться в ней какое-то время; у вас есть какой-нибудь такой опыт?
ИК: Я думаю, что это, разумеется, так, но для того, чтобы столкнуться в настоящее время с поп-культурой, достаточно сделать 10 шагов до телевизора иди до радиоприемника, поэтому такой опыт есть практически у всех.
Светлана: Нет ли у вас ностальгии по советским временам?
ИК: Нет, у меня нет ностальгии вообще ни по чему, а по советским временам в особенности. Мне кажется, что ностальгия по советским временам — это в основном свойство некоторой прослойки молодых людей, примерно так 1970–1975 года рождения. У них случайно понятие «советское» совпало с понятием детство. У них не было опыта социализации советского общества, и поэтому они с ним знакомы только в форме Кремлевской елки и конфет «Дюшес». Мне кажется, что люди постарше такой ностальгией не страдают, а те, кто говорят, что страдают, делают это из своих корыстных интересов.
Всеволод Киприянов, Москва: Расскажите, пожалуйста, о связи между контркультурой и антиглобализмом.
ИК: Непосредственно такой связи нет. Так называемая контркультура существует уже три столетия, антиглобализм, или точнее — альтерглобализм — это новейшее политическое течение, безусловно, они пересекаются, в смысле присущего обоим антибуржуазного дискурса. Но мне кажется, что все-таки контркультура намного шире заложенной в ней претензии человеческому обществу, намного глубже и не сводится к борьбе с ТНК или против войны в Ираке.
Леонид, Москва: Как вам победитель нынешнего Евровидения? Это что? Это как?
ИК: В конце концов, если смотреть правде в глаза, Евровидение — это конкурс шутов. Поэтому, когда вместо шутов лицемерных, шутов-ханжей, шутов глянцевых побеждают шуты смешные, шуты честные — это безусловно положительное явление.
Серж, Москва: Как вы оцениваете творчество Вячеслава Бутусова после того, как ваш творческий тандем распался?
ИК: По-разному. Начало его сольной деятельности обещало гораздо больше, чем последняя работа. В настоящий момент не нахожу в музыке «Ю-Питера» ничего особенно интересного.
Артем, Москва: А нравится ли вам сам термин «контркультура»? Насколько полно он отражает то содержание, которым, в частности вы, его наполняете? Вы же, как мне кажется, противостоите не всей культуре вообще, а только отдельному, не столь большому, ее сегменту.
ИК: Мне вообще не нравятся никакие термины. Выражение «контркультура» уместно только в том смысле, что речь идет о противостоянии культуре как системе ценностей, акцептированных в буржуазном обществе. Хотелось бы обходиться без этих терминов, но увы, нынешняя ситуация их нам навязывает, поскольку в современном мире в супермаркете положен на полку может быть только товар, который снабжен ценником и штрих-кодом.
Варлея, Москва: Вы согласны с тем, что «Успех — одна из главных ценностей современного общества»? Разве моральное здоровье, внутреннее счастье, удовлетворение своим трудом — это не больший успех?
ИК: Для начала надо разобраться с тем, что такое успех. Успех ведь может быть и внутренней самооценкой человеком своего состояния. В этом смысле нет никакого противоречия между первым определением и вторым. Но вы имеете в виду, скорее всего, совсем другое. Говоря о современном обществе и успехе, надо помнить, что за успех признаются только вполне определенные вещи. В основном это деньги и в меньшей степени публичная известность. Такое определение успеха, безусловно, однобоко и внутренне ущербно.
