Ленин. Дорисованный портрет

Охранного отделения и Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи он был всего лишь лидером не очень опасной нелегальной партии, занимающейся пропагандистской деятельностью среди рабочих… Но и тут его влияние было не очень-то прочным, потому что в ходе войны партийные оппоненты Ленина — меньшевики — вошли в России в военно-промышленные комитеты, и это позволяло им усиливать свои позиции в рабочей среде.

Конечно, Ленин, и находясь в меньшинстве, был более опасен для царизма, чем меньшевики. Это жандармы понимали. Его сила была в решимости, в непримиримой принципиальности там, где быть непринципиальным означало скатиться на уровень политиканства. Однако жандармы понимали и то, что даже с Лениным большевики моря сейчас не зажгут — не те силы.

Бомб большевики в царских сановников не бросали, не бросают и бросать не собираются, так что жандармы больше опасались эсеров с их Боевой организацией, с их бомбистами-смертниками и с их влиянием в крестьянстве, да ещё и в зажиточном крестьянстве!

Крестьянство — это 70–80 процентов населения России. Это, к 1917 году, миллионы вооружённых мужиков. Всколыхни их эсеры под пару-тройку удачных террористических актов — Россия могла бы и полыхнуть…

А Ульянов-Ленин?

Ну, он прочно застрял в Швейцарии и занят написанием рефератов то на французском, то на немецком языке…

Ну и пусть его!

Всё ведь тогда так и было! Знакомство с ленинской перепиской второй половины 1916-го и начала 1917 года однозначно убеждает, что о назревавших в России событиях (если иметь в виду элитарный заговор, ставший катализатором уже народного взрыва) Ленин не имел ни малейшего представления и на скорый революционный подъём в России не рассчитывал.

Связь с Россией тогда почти прервалась, и Ленин увлёкся борьбой с оппортунистами из европейских социал-демократий, начиная со швейцарцев. Всё той же Инессе Арманд он писал 15 января 1917 года:

«Дорогой друг! Только сегодня… закончили мы начавшееся вчера совещание о выступлении против Гримма. Участвовал и немец, член группы „Die Internationale“, вполне левый.

Приняли такое решительное заявление против Гримма (с требованием его удаления из I. S. K. [Международной социалистической комиссии. — С. К.]), что Платтен назвал это „политическим убийством“.

Это пока строго между нами.

Пройдёт неделя-другая, пока это пошлётся Роланд-Гольст и др., и от них придёт ответ.

Устал я порядком — отвык от собраний…»[211]

Роберт Гримм (1881–1958) — это правый швейцарский социалист, член швейцарского парламента, Фриц Платтен (1883–1942) — левый швейцарский социалист, который вскоре сыграет видную роль в деле переезда Ленина в Россию… А Генриетта Роланд-Гольст (1869–1952) была в то время левой голландской социалисткой, позднее входила в Компартию Голландии, работала в Коминтерне, но к концу двадцатых годов скатилась на позиции «христианского социализма».

Итак, в России подспудно назревали события, дело шло к физическому устранению Распутина и политическому убийству не кого иного, как самого «Государя Императора», а Ленин занимался в Швейцарии тем, что сваливал какого-то Гримма… И подобные места в ленинских письмах, написанных разным адресатам буквально накануне Февральской революции, встречаются сплошь и рядом!

Да и ленинская биохроника подтверждает, что противостоянием с лидером Социал-демократической партии Швейцарии Робертом Гриммом, который был под боком, Ленин был поглощён тогда намного больше, чем противостоянием с императором Николаем, который был от Ленина за тысячи километров…

ДАЖЕ во второй половине февраля 1917 года Ленин не знал о том, что его с Крупской вторая и последняя эмиграция заканчивается. И этому (полному неведению Ленина) есть точное, достоверное, документальное подтверждение — два его письма, относящиеся к началу 1917 года.

15 февраля 1917 года Ленин направляет из Цюриха очередное письмо младшей сестре — Марии Ильиничне Ульяновой в Петроград (впервые опубликовано в 1929 году в журнале «Пролетарская революция» № 11 по оригиналу):

«Дорогая Маняша! Сегодня я получил через Азовско-Донской банк 808 frs. (1 швейцарский франк ? 0,58 рублей. — С. К.), а кроме того, 22.I я получил 500 frs. Напиши, пожалуйста, какие это деньги, от издателя ли и от которого и за что именно и мне ли. Необходимо бы иметь расчёт, т. е. знать, какие именно вещи уже оплачены издателем, а какие нет. Я не могу понять, откуда так много денег (ха, из германского генштаба, вестимо, аж целая почти тысяча рублей! — С. К.); а Надя шутит: „пенсию“ стал-де ты получать. Ха-ха! Шутка весёлая, а то дороговизна совсем отчаянная, а работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая. Но шутки в сторону, надо же всё-таки знать поточнее; напиши, пожалуйста… Боюсь расходовать деньги (иногда через меня посылали одному больному приятелю)…

Мы живём по-старому, очень тихо…»[212]

Надо ли много комментировать эти строки?

Но дальше — больше!