Германией Франции, а после войны получившая счет от Форин Офис на всю сумму, которая ей ранее выделялась на жизнь, вспоминала: «Я все еще не понимала, почему должна платить эту цену за свое спасение, при этом никто не учитывал, что я сделала и через что прошла. Теперь я работала секретарем у Тома Дриберга, члена парламента от лейбористов. В этом качестве я несколько раз сталкивалась с очень предупредительным чиновником Форин Офис по имени Гай Бёрджесс». В конце ноября 1947 года она написала Бёрджессу, спрашивая, может ли ее долг быть списан. Тремя неделями позже он ей ответил, что навел справки и вопрос улажен[582].
Были и весьма странные задания. Макнейл занимался беженцами. В то время остро стоял вопрос о переселении миллионов людей, согнанных с насиженных мест войной. Майкл Александер, только недавно освобожденный из Кольдица, работал с ним над поисками дома для беженцев, и ему заметно не понравилось предложение Бёрджесса вернуть их домой[583].
Еще Бёрджесс писал для своего шефа речи. Журналист Генри Брэндон, близкий друг Макнейла, позже писал: «Макнейл держал его, несмотря на часто безобразное поведение и пьянство, поскольку говорил, что Бёрджесс может процитировать любые важные цитаты Сталина и Ленина»[584]. Отношения между Брэндоном и Бёрджессом были не такими хорошими. «Он считал меня слишком предубежденно настроенным против Советского Союза. …Однажды во время небольшого обеда в лондонской квартире Макнейла Бёрджесс напал на меня в такой оскорбительной манере, что на следующий день государственный министр прислал мне записку с извинениями. Бёрджесс не прислал ничего», – писал Брэндон[585].
Несмотря на трудности с получением документов, по данным русских, за шесть месяцев до 15 мая 1948 года Бёрджесс изъял более 2 тысяч документов, из которых почти семь сотен были переданы в Москву, где с ними ознакомились, помимо прочих, Сталин, Молотов и разные деятели советской разведки. Русские были довольны, и Бёрджесс получил 200 фунтов[586]. Летом он занимался Берлинским кризисом, работая в контакте с немецким политическим отделением северного департамента и ИРД. Есть множество протоколов, раскрывающих подоплеку кризиса, и не приходится сомневаться, что Бёрджесс имел возможность ознакомиться с секретными донесениями[587].
Хороший пример того, как украденные документы помогли русским, – докладная записка, написанная Бёрджессом Макнейлу 5 июля 1948 года, о соглашениях, регулирующих доступ в Берлин[588]. Почему это было важно? В предыдущем месяце Британия, Франция и Америка отказались от своих зон, чтобы создать Западную Германию, а Берлин оставался разделенным городом, попасть в который можно было через русский сектор. Русский ответ заключался в прекращении железнодорожного и автомобильного сообщения, чтобы сделать город частью Русского сектора. Знание, что британцы в последнее время рассматривали соглашения о доступе в город, дало русским понимание политики и настроя британского правительства.
Блокада Берлина, продлившаяся до следующего мая и прерванная только подвозом в осажденный город припасов по воздуху, стала фоном для самых известных карикатур Бёрджесса. Бевин занимался двусторонним англо-американским торговым соглашением, которое, как он опасался, не будет принято кабинетом. Поэтому он сказался больным и поправлял здоровье на яхте лорда Портала в Пуле. Когда премьер-министр узнал о соглашении, Бевин был вызван на Даунинг-стрит, но министр иностранных дел позаботился о том, чтобы у яхты не было радиосообщения с берегом. Фред Уорнер был послан в яхт- клуб, чтобы связаться с яхтой с помощью сигнализации ручными флажками, как только яхта подойдет достаточно близко к берегу. Бёрджесс стал посредником между Пулом и Даунинг-стрит и между делом набросал шарж на Бевина. Он изобразил министра сидящим в маленькой моторной лодке и кричащим: «Я нужен Ектору!» Макнейл добавил «Г», показал шарж Бевину, а потом всему кабинету. Это была уловка, призванная привлечь кабинет на свою сторону. Сейчас рисунок находится в архиве кабинета[589].
Помимо Берлинского кризиса Бёрджесс продолжал работать над разными темами, интересовавшими Макнейла. Одной из них была Палестина, где арабы выступили против британцев. Осенью он сопровождал Макнейла на третью сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Париж, передав проекты, в том числе резолюцию Декларации прав человека, а также инструкции кабинета британской делегации своему русскому куратору под Триумфальной аркой[590].
В Париже с ним встретился чиновник ООН Брайан Уркхарт.
«Вечерняя встреча Балканского подкомитета, который пытался разобраться с насилием и хаосом на северных границах Греции, предоставила прекрасную возможность поколебать позиции Бёрджесса. Группа состояла из министров иностранных дел Великобритании, Греции и ее балканских соседей, причем последние были традиционными старомодными коммунистами. Появление Бёрджесса как-то вечером пьяным, раскрашенным и напудренным для ночи в городе вызвало большое возмущение. Когда я упомянул об этом эпизоде Александру Кадогану, главе британской делегации, он холодно ответил, что Форин Офис традиционно проявляет терпимость к невинной эксцентричности»[591].
В феврале 1947 года Ким Филби получил назначение в Турцию, где стал главой местного отделения МИ-6. Он поселился в Ваникёе, на азиатском побережье недалеко от Стамбула. Его домом стало старое турецкое строение, стоящее изолированно на берегу, выходящее слева на минареты Айя-София, а справа – на крепость Анадолу Хисары. В нескольких ярдах от него находился причал, откуда Ким переправлялся на пароме в свой офис в волшебном здании Генерального консульства, которое сотрудники МИ-6 предпочли посольству в Анкаре. Сюда в августе 1948 года прибыл Бёрджесс, возможно без предупреждения, в трехнедельный отпуск, при этом утверждал, что он здесь по заданию правительства. Тим Милн, школьный друг и коллега Филби, писал: «Даже если это была деловая поездка, это не помешало Гаю вести себя в своей обычной манере. Он приходил и уходил, когда хотел. Он мог провести
