Рыба вытянул из кармана рогатку и несколько камней.
Шкет уже поблескивал финкой, а Орел, затянувшись сигареткой и пустив дым в лицо вратарю, процедил сквозь зубы:
– Слышь, ка-азел! Приведи Жеку!
Жека был самым сильным в классе, и от него всем перепадало. Не у всех он вызывал симпатии, но мы поняли, что на Жеку кто-то нажаловался и его ждет расправа.
Вратарь послушно поплелся к Жеке и, не доходя несколько шагов, произнес глухим голосом:
– Жек, там… ну… этот… – и показал, кто и где его ждет.
Жека вытер футболкой пот с лица, взял портфель и двинул к троице, поджидавшей свою жертву.
– А почему не убег? – помахивая перед Жекой финкой, ехидно спрашивает Шкет.
Рыба заходит ему за спину, а Орел молча покуривает свою сигаретку. Потом сплевывает окурок, который перелетает через Жекино плечо.
– Ну что, хорек? – деловито спрашивает Орел.
– А чё нада? – почти без боязни спрашивает Жека.
– Ты, падла, у Кольки мопед стырил?
– Так он проиграл мне его в карты!
– Ко-о-оль! – кричит Орел.
К ним тотчас подбегает белобрысый веснушчатый Колька, который живет без отца с матерью и сестрой. У его сестры (по его рассказам) подночевывает один клиент, который недавно вышел на волю и хочет устроить личную жизнь. Колькина сестра ему в этом способствует. А мать все время устраивает скандалы, чтобы они расписались. Колька пожаловался на Жеку новому «родственнику», но тот, чтобы преждевременно не светиться перед ментами, решил договориться с малолетками. Вот Орел, Шкет и Рыба теперь с этим и разбираются.
– Ко-о-оль, – тянет лениво Орел, – этот хорек говорит, что ты мопед ему в карты проиграл.
– Да, в карты я проиграл деньги и должен ему. Прошлой весной мы вместе ездили на рыбалку, стырили удочки и леску у его соседа. Поехали на моем мопеде, еще на Екатериновке от ментов тикали. После рыбалки Жека предложил поиграть в буру. У меня в карманах уже было пусто, я и заложил мопед.
Орел чешет за ухом мизинцем с удлиненным (до полутора сантиметров) ногтем.
– Короче, Жека: мопед надо вернуть.
– Я мопед продал.
– Заберешь и вернешь. Понял?
– Как я заберу? Я того пацана всего раза два встречал, он с 95-го квартала или из Соцгорода.
Перед лицом Жеки мгновенно блеснуло лезвие финки.
Орел, расстегнув летнюю курточку, достает из широкого, специально пришитого внутреннего кармана обрез.
– Убью, сука! Мопед завтра у Коляна! Все!
– Отсосешь, – спокойно отвечает Жека, получает обрезом резкий удар по голове и падает лицом в гравий беговой дорожки.
Рыба и Шкет тянут бесчувственного Жеку за туалет.
Орел поднимает вверх обрез и кричит:
– Все домой! Перестреляю, суки!
Жека не приходил в школу две недели. Все это время работники Детской комнаты милиции тягали нас на допросы, так и не выяснив, ни кто бил Жеку, ни сколько их было, ни их имен.
Одна из учительниц была гермафродиткой. Она старательно, как мужик, брила свои щеки, о ней ходили разные сплетни, вроде она один день женщина, а другой – мужчина. Я в это не верил. Мне казалось, что, если бы она хоть день была мужчиной, то должна была бы явиться в школу в мужском костюме.
Учительница зоологии, которая мечтала только о пенсии, всегда объясняя нам что-то о скелетах рыб или о строении млекопитающих, срывалась на истерику, когда кто-то не так себя вел. Она брала в руки указку и била ею по столу, выкрикивая весь свой словарный запас:
Остальные учителя не запомнились ничем особенным, так как, возможно, по сути были людьми гуманными, хотя и угнетенными – годами педагогического труда.
На уроках и переменах, когда получалось, мы только тем и занимались, что играли в фантики. Для этого мы запасались шоколадными обертками с картинкой «Аленки» или «Чайки», сгибая их соответствующим образом, и устраивали баталии на старых подоконниках. Необходим был партнер – скажем, оба клали на подоконник свои фантики, сложенной стороной вверх, и нужно было ударить ладонью так, чтобы оба фантика подбросило в воздух от твоего
