хвосте состава, сообщал он своим домочадцам. Его мир, а соответственно, и их мир рос и ширился. «Я прибыл сюда вчера, выехав без двадцати минут два ночи», – сообщал Милтон в письме, отправленном из городка Биггс (Калифорния).
«Вам следовало бы увидеть горы Сискию[2], которые мы вчера пересекли по железной дороге. Мы поднялись довольно высоко и из-за крутых склонов проехали много миль, но уехали совсем недалеко. Проехав где-то около мили, мы возвращались на 200 футов от того места, где уже были, но оказывались на 175 футов выше. Миновали несколько туннелей, но не особенно длинных. Самым длинным был последний – на вершине. Это самый грандиозный пейзаж, который я видел, и самые крутые склоны, по которым я когда-либо перемещался».
Благодаря многим прочитанным книгам и наблюдениям, сделанным во время бесконечных путешествий, он приобрел неистощимый запас знаний, которые трансформировались в советы относительно того, что такое хорошо и что такое плохо, чего нужно остерегаться в жизни, к чему стремиться. Милтон читал нотации по поводу одежды, чистоплотности, экономии. Проповедовал дома о мужестве и хорошей репутации – он бы сказал, «о хорошем характере», – достойных целях и настойчивости. Частью отцовских обязанностей он полагал установление норм и правил.
«Считается, что молодые знают все лучше всех, а пожилые – это отсталые чудаки. Возможно, так оно и есть, но пожилые могут быть так же правы насчет новых изобретений, как молодые насчет старых ретроградов. Занимайтесь сначала делом, развлечения – потом, и это окупится. Что касается денег, то их у человека должно быть столько, чтобы он не был обузой для других».
Он считал обязательным для себя относиться ко всем троим детям, оставшимся жить в родительском доме, с одинаковым уважением и любовью, хваля каждого за его или ее таланты и участие в семейных делах. Но все-таки его любимцем был Уилбур, «свет его очей», по словам Кэтрин.
Однако тот же Уилбур был причиной величайших волнений. В юности он преуспевал во всем. Был прекрасным спортсменом, особенно отличаясь в американском футболе, катании на коньках и гимнастике, и великолепно учился. В год окончания школы в Дейтоне он имел оценки выше 90 по всем предметам – алгебре, ботанике, химии, английской литературе, геологии, геометрии и латыни. Шли разговоры о том, что он поедет учиться в Йельский университет.
Однако все эти планы рухнули, когда во время игры в хоккей на льду замерзшего озера за зданием приюта для солдат-инвалидов Гражданской войны Уилбур получил по лицу удар клюшкой, которым ему выбило почти все зубы верхней челюсти.
Сложно определить точно, что там произошло: судить об этом можно лишь на основании той небогатой информации, которая дошла до нас. Но есть один интересный факт. Согласно записи в дневнике епископа Райта, сделанной много лет спустя, в 1913 году, «человеком, который держал в руках клюшку, нанесшую удар, был один из самых известных преступников в истории Огайо, Оливер Крук Хоу», казненный в 1906 году за убийство матери, отца и брата. Кроме того, считается, что он убил еще по меньшей мере десять человек.
Во времена, когда случилось это происшествие на хоккейной площадке, Хоу жил всего в двух кварталах от Райтов. Ему было 15 лет, то есть он был на три года моложе Уилбура, но ростом и весом со взрослого мужчину и имел репутацию местного хулигана. После его казни газета «Дейтон джорнал» напишет: «Оливер всегда желал причинять другим боль или по меньшей мере неудобства».
Мы не знаем, был ли удар случайным или намеренным. Однако известно, что тогда Оливер работал в аптеке на 3-й Западной улице, и аптекарь, желая помочь ему снять боль, которую причиняли гниющие зубы, давал ему популярное в те годы средство «кокаиновые капли от зубной боли». Юный Хоу очень быстро впал в зависимость от этого лекарства и алкоголя, и его поведение стало настолько неконтролируемым, что его пришлось на несколько месяцев поместить в дейтонский приют для умалишенных.
Уилбур несомненно знал Оливера Хоу. Однако неизвестно, насколько хорошо. Неизвестно также, хотел ли Хоу отплатить Уилбуру за что-либо или просто находился под воздействием наркотиков. Кроме краткого упоминания в дневнике епископа Райта, ни в семейной переписке Райтов, ни в воспоминаниях нет никаких сведений ни о происшествии, ни о том, как оно повлияло на Уилбура. Видимо, семья сочла нужным забыть этот неприятный случай и он остался лишь в укромном уголке памяти Уилбура. Но, несомненно, происшествие на катке изменило его жизнь.
В течение многих недель он страдал от мучительных болей лица и челюсти, затем ему пришлось вставить искусственные зубы. Травма повлекла за собой серьезные проблемы с пищеварением, учащенное сердцебиение и приступы депрессии, которые длились все дольше и дольше. Семья все больше беспокоилась. Разговоры о Йеле прекратились. Слабая здоровьем мать заботилась об Уилбуре как могла, но ее собственное состояние становилось все хуже, поэтому он начал присматривать за ней.
«С такой сыновней преданностью мало что может сравниться», – писал епископ. Он считал, что благодаря Уилбуру жизнь матери была продлена по меньшей мере на два года. По утрам она обычно чувствовала в себе достаточно сил, чтобы спуститься с посторонней помощью на первый этаж, но вечером Уилбур должен был относить ее наверх.
Брат Лорин был, кажется, единственным из всех, кто разочаровался в Уилбуре. «Чем занимается Уилл? – писал он Кэтрин из Канзаса, куда уехал попытать счастья. – Он же должен что-то делать. Он по-прежнему повар и горничная?»
Уилбур оставался затворником, в большей или меньшей степени привязанным к дому, в течение трех лет – и в этот период он начал читать так много, как никогда раньше.
Дом Райтов, средоточие жизни семьи, с виду и по размерам был скромным. Он располагался в сравнительно небогатом районе. Подобно большей части улиц Дейтона, Хоторн-стрит оставалась немощеной вплоть до
