«В виду того, что я один написал вам в три-четыре раза больше писем, чем получил от вас всех вместе взятых, – начал он, – мне довольно забавно читать ваши постоянные жалобы на то, что вы получаете от меня так мало писем». За те два с половиной месяца, что он находился в отъезде, он получал из дома в среднем одно письмо в неделю, в то время как сам писал три-четыре письма в неделю, за исключением десятидневного отрезка, когда положение было настолько неясным, что писать было не о чем.
С самого начала он чувствовал, продолжал Уилбур, что все, что он писал Орвиллу, расстраивает его, однако он считает, что Орвилл имеет право знать о происходящем все. Что касается «Флинт энд компани», то он не стал напоминать Кэтрин и Орвиллу, хотя мог бы, что, если уж на то пошло, именно Орвилл больше всех хотел связаться именно с ними.
«Я сделал то, что, как мне известно, сделал бы и он, если бы был здесь и знал все факты. В таких случаях тот, кто находится на расстоянии, лишь вредит, давая указания, которые не отвечают ситуации».
Приехав в Европу, Уилбур почувствовал, что сможет контролировать ситуацию. Единственное, что его волновало, будет ли Орвилл готов максимально быстро прибыть с «Флайером». «Жаловаться не входит в мои привычки, но эта
Что касается Берга и Кордли, то они сначала рассматривали его «просто как приложение».
«Однако со временем их глаза открылись, и сейчас они понимают, что я вижу ситуацию глубже, чем они, что мои оценки часто более надежны и что я намерен управлять ими, а не позволять им управлять мной… Сейчас я контролирую все, а они дают советы и помогают. В этой роли они нам очень полезны, и я не вижу причин рвать с ними».
Он очень сожалел о том, что домашние так переживают. Сам он, уверял Уилбур, чувствует себя лучше, чем все последние несколько лет.
Они должны перестать волноваться. Для этого нет никаких причин.
В заключение Уилбур сообщил, что некие американцы предложили ему сегодня днем совершить первый в его жизни полет на воздушном шаре.
Они взлетели с площадки аэроклуба в Сен-Клод и, пролетев сквозь облака, поднялись на 900 метров, к яркому солнечному свету и синему небу. Это было намного выше, чем когда-либо поднимался Уилбур, и перед ним открылись захватывающие виды. Париж был в 80 километрах, и шар летел над сельской местностью. «Только что распаханная жирная коричневая земля перемежалась зелеными лугами и полями зерновых всех оттенков желтого и коричневого, создавая прекрасную картину», – писал он. Уилбур с восторгом рассматривал маленькие городки с их красными черепичными крышами и белыми дорогами, бегущими в разных направлениях.
За три с лишним часа они пролетели почти 13 километров и приземлились на пшеничном поле примерно в 18 километрах западнее Орлеана. Но, как красиво ни выглядело воздухоплавание, для Уилбура оно было даже менее привлекательно, чем для Отто Лилиенталя. Оказавшись на земле, вы должны прогуляться до ближайшей деревни, найти место, где можно переночевать, после чего, поскольку ветер дует в другом направлении, вернуться к месту старта на неторопливом местном поезде. («То, что мы ищем, – это средство свободного передвижения по воздуху в любом направлении», – писал Лилиенталь.)
Вечером того же дня, когда Уилбур возвращался на поезде в Париж, Орвилл направился туда же, для чего выехал из Дейтона на ночном экспрессе до Нью-Йорка. «Флайер III» был наконец собран, упакован и отправлен морем во Францию, где ему предстояло до поры до времени храниться в здании гаврской таможни. По словам Кэтрин, Орвилл отправился в Европу «изрядно выдохнувшимся». Кроме того, уже в дороге он обнаружил, что забыл взять адрес отеля Уилбура.
Ранним воскресным утром конца июля братья встретились. Насладившись спокойным плаванием через Атлантический океан на пароходе «Филадельфия», Орвилл сумел-таки отыскать дорогу до отеля «Лё Мёрис», где нашел Уилбура выглядящим как никогда хорошо.
Позавтракав в отеле, братья отправились на прогулку, оживленно беседуя. Они пообедали в кафе «Альказар» на Елисейских Полях, после чего провели несколько часов жаркого послеобеденного времени на лавочке под деревьями этого оживленного проспекта. Судя по всему, им удалось положить конец всем недоразумениям.
На следующий день Райты встретились с Хартом Бергом и Фрэнком Кордли для «довольно теплого и откровенного разговора» (как назвал это Уилбур). В переводе это означало, что беседа была очень напряженной. Они подняли тему патентов. Уилбур с самого начала четко заявил, что «Флинт энд компани» ни при каких обстоятельствах не вступит в товарищество с братьями. «Мы являемся и намерены оставаться и в дальнейшем единственными собственниками патентов», – заявил он согласно его собственным записям об этом разговоре. Они говорили о расходах и о капитале, вложенном в предприятие. «Дело в том, – сказал Уилбур Бергу, – что мы не намерены отдавать вам двадцать процентов капитала. Мы намерены владеть всем капиталом. Вы являетесь лишь торговыми агентами». И так продолжалось без конца. Берг излагал свои доводы, Уилбур и Орвилл твердо стояли на своем.
На основании всего того, что рассказал и разъяснил ему Уилбур, собственных впечатлений о Берге и прошедших переговоров Орвилл избавился от своих подозрений и сомнений. Он был готов работать с Уилбуром и делать то, что тот скажет. Орвилл был рад заверить Кэтрин, что «наши друзья Ф [ «Флинт энд компани»] и Б [Берг] вовсе не являются шайкой бандитов».
Уилбур сводил Орвилла на первую экскурсию в Лувр. Фрэнк Кордли, для того чтобы отметить приезд Орвилла в Париж, заказал ужин в легендарном и
