В толпе, собравшейся у госпиталя с наступлением вечера, стояли Чарльз Флинт и Октав Шанют.
Новости из госпиталя поступили, лишь когда совсем стемнело. Орвилл был в тяжелом состоянии, у него были сломаны нога и бедро, а также четыре ребра, но он должен был выжить. А лейтенант Селфридж скончался, не приходя в сознание, в 20.10 в результате перелома основания черепа. Он стал первой в истории жертвой катастрофы летательного аппарата, оснащенного двигателем. Выступая от имени войск связи, майор Джордж Скуир говорил о лейтенанте Селфридже как о блестящем офицере, перед которым открывалась прекрасная карьера.
Однако никто из ставших свидетелями полетов Орвилла в прошедшие дни не мог сомневаться в том, что проблема воздушной навигации решена. «Даже если мистер Райт никогда больше не сядет в аэроплан, – сказал Скуир, – то, что он сделал в Форт-Майере за последнюю неделю, обеспечило ему место в истории как человеку, продемонстрировавшему всему миру, что полет с двигателем несомненно возможен».
О том, что пассажиром Орвилла в тот день мог стать Теодор Рузвельт, не упоминалось.
Телеграмму из Форт-Майера доставили в дом 7 по Хоторн- стрит сразу после возвращения Кэтрин из школы. Епископ Райт был в Индиане, где участвовал в церковной конференции.
У нее не возникло вопроса, что она должна делать. Она немедленно связалась с директором школы, рассказала о том, что случилось, и сообщила, что берет бессрочный отпуск. После этого быстро собрала и упаковала одежду, которая, по ее мнению, могла понадобиться, и успела на последний поезд в Вашингтон, отходивший в десять часов вечера.
Епископ Райт тоже узнал новость, но из того немногого, что он написал в своем дневнике, нельзя понять, насколько он был встревожен или потрясен. Тем не менее он отпросился с конференции и без промедления возвратился в Дейтон. Уже оттуда он написал Орвиллу, и понятно, что он сделал это от всего сердца.
«Я страдаю от твоей боли вместе с тобой и вместе с тобой переживаю из-за постигшего тебя разочарования, которое вынуждает тебя отложить на время твой окончательный успех в аэронавтике. Но мы все благодарны за то, что твоя жизнь спасена, и уверены в твоем скорейшем, хотя и непростом, выздоровлении и в твоем триумфальном будущем».
После этого он добавил в качестве отцовского назидания:
«Мы учимся на своих несчастьях, а невзгоды делают наши сердца добрее».
В Камп д?Авуре было 8 часов утра 18 сентября, когда Харт Берг пришел в ангар Уилбура, чтобы сообщить ему новости об Орвилле. Сначала Уилбур, казалось, не воспринял услышанное. На поле уже собралась тысяча зрителей. Погода была идеальной для полетов. В Ле-Ман приехало больше народу, чем когда-либо, чтобы посмотреть, как он летает. Однако из уважения к лейтенанту Селфриджу Уилбур отложил все полеты до следующей недели, после чего заперся в ангаре, отказываясь видеть кого-либо, за исключением Берга и еще пары человек из тех, кто хотел утешить его.
«Теперь вы понимаете, почему я всегда считал, что должен быть в Америке с Орвиллом, – сказал он. – Две головы всегда лучше, чем одна, когда нужно проверить машину».
Оставшись один, он сидел, уронив голову на руки. Когда в ангар вошел еще один друг – скорее всего, Леон Болле, – Уилбур посмотрел на него глазами, полными слез, и сказал, что если что-то и могло вынудить его отказаться от решения проблемы полета, то этим «что-то» был бы подобный инцидент. Затем, резко встав на ноги, он заявил: «Но нет, мы решили эту проблему. С нашей помощью полеты перестали быть экспериментом, они превратились в демонстрацию».
Другие присутствовавшие видели, как он борется со своими чувствами. Он спросил о деталях происшествия, но их никто не знал.
Едва перебравшись в Камп д?Авур, Уилбур обзавелся велосипедом, и теперь он поехал в расположенный в 13 километрах Ле-Ман в надежде узнать последние новости из Форт-Майера. В течение какого-то времени его можно было видеть нервно ходящим из угла в угол в вестибюле гостиницы «Дофин». Он очень сожалеет об «этом деле», сказал он подошедшему корреспонденту «Геральд де Пари».
«Мне кажется, что я в какой-то степени несу ответственность за смерть бедного Селфриджа, и пока не могу давать разъяснения по поводу катастрофы.
Конечно, когда имеешь дело с аэропланами или чем-то механическим, всегда существует вероятность какой-либо поломки, но до сих пор мы воображали, что устранили все опасности…
Больше всего в этой ситуации я беспокоюсь об отце – ему почти 80 лет. Он примет то, что произошло, близко к сердцу. Он всегда очень переживал из- за наших испытаний, но до сих пор у него не было серьезных причин для этого».
Ближе к сумерками Уилбур сел на велосипед и отправился обратно в Камп д?Авур.
В письме Кэтрин, отправленном на следующий день, он написал, что не перестает думать: будь он рядом с Орвиллом, ничего не случилось бы.
«Я не считаю, что Орвилл не способен сам сделать эту работу, но я понимаю, что его окружают тысячи людей, которые с самыми дружескими намерениями тратят его время, расходуют его силы и не дают ему возможности нормально отдохнуть.
Если бы я был там, то смог бы сдержать посетителей, пока он работает, или он сдерживал бы их, пока работаю я… Люди считают меня неразумным, потому что я не люблю, когда другие делают пусть даже что-то маловажное с моим самолетом. Говорят, что я ползаю под ним, хотя другие могли бы
