Тюрьма «Кресты»
24 апреля 1999 — 6 апреля 2000
Леон Малин
Арест, ИВС
Меня арестовали 24 апреля 1999 года. Это было утром, но не ранним, а ближе к полудню. Я заворачивал за угол дома, как увидел идущих не спеша двух молодых людей. Почему я обратил на них внимание? Не знаю. Может быть потому, что одеты они были как-то бедно, не по-современному. Я их обогнал, открыл ключом дверь в подъезд. Парни зашли следом. Поднявшись на один пролет лестницы, я заметил, что они не закрыли за собой дверь.
— Домофон поставили специально для того, чтобы дверь в подъезд закрывалась, — говорю я им.
— А там еще люди идут, — ответили мне.
И действительно, в подъезд вбежали еще двое. Меня прижали к стене. И надели наручники. Впятером, группой, мы вышли из подъезда и направились к машине. Это был «Москвич», куда мы с трудом втиснулись. Меня посадили в центр на заднее сиденье.
Я был ошеломлен и ничего не понимал. Кто это? Милиция, бандиты или еще кто.
— Вы кто, из органов? — обратился я к их старшему.
— Да.
— Куда мы едем?
— Скоро узнаешь.
— Я арестован? Вы уверены, что взяли того человека? Вы не спросили даже документов. У меня с собой паспорт.
— Давай сюда.
Так моя жизнь разделилась на две части: «До тюрьмы» и «После тюрьмы».
Приехали мы на улицу Чайковского, дом 30 (город Санкт-Петербург). При входе в княжеский особняк висела табличка: «РУБОП», управление по борьбе с организованной преступностью. А внутри стояли люди в камуфляже с автоматами. Конечно, это были так называемые «лихие девяностые» годы. Мы поднялись на третий этаж, пошли по коридору. Вдоль всей стены были вмонтированы железные кольца, у которых, пристегнутые наручниками, стояли люди, бандиты. Меня также приковали к одному из этих колец. И так я простоял много часов. Допросы начались ближе к ночи.
После допросов, уже глубокой ночью, меня обыскали. Сняли очки, часы, ремень, шнурки из ботинок. Оставив мне только пачку сигарет. И повели дворами в ИВС, в изолятор временного содержания. Вид у меня, конечно, был жалок. Ботинки падают с ног, рука поддерживает брюки, вторая скована с конвоиром. Да еще в темноте надо без очков углядеть, чтобы не споткнуться обо что-нибудь.
ИВС располагается (располагался) на двух верхних этажах дома на Захарьевской улице, бывшей Каляева. Из форточки моей камеры (забегая вперед) открывался вид на Большой Дом. Наверное, это было как Предупреждение и Назидание.
Конвоиры сдают меня местной администрации. Снова обыск, шмон. Я лишаюсь и половины сигарет в пачке. Потом снятие отпечатков пальцев. И камера.
В камере горит тусклая лампочка. У стен стоят четыре деревянные широкие лавки, типа, кровати. Две из них заняты, там спят. Я ложусь на свободную. Ну вот, можно, наверное, собраться с мыслями. А мысли совсем не веселы. Обвинения предъявлены по особо тяжкой статье. От 7 до 15. Семь лет в тюрьме? Столько я не выдержу. Лучше покончить все одним махом, прямо здесь, сейчас. У меня есть шарф, затянуть его на шее потуже. Пути назад нет, жизнь закончена.
Утром просыпаются сокамерники, разговаривают между собой. Молодые парни, говорят по русски, но половину слов я не понимаю. Это уголовный жаргон, сленг. Потянулись мучительные часы и дни заключения. Одна и та же лампочка, одна и та же шконка (кровать). Изредка допросы, изредка еда, изредка разговоры. И все больше мысли, мысли, черные мысли. Адвокат сказал, что в ИВС не могут держать более трех дней. А потом или на свободу или в Кресты.
На третий день пребывания в изоляторе, меня вызвали на этап, в Кресты. Я понял, что волю увижу не скоро, если увижу ее вообще. Надо было готовиться к самому худшему.
