пририсовал биодатчики на ее обнаженной груди и вставил в карту контрольных проверок для выхода в открытый космос. Он сказал, что собирается тайно подсунуть этот экземпляр вместо настоящего для следующей серии тренировок с выходящей женщиной, но впоследствии я никогда о подобном не слышал, поэтому подозреваю, что он просто струсил.
Одевание продолжалось. Мы натянули штанины скафандра, доковыляли до шлюзовой камеры и присели на корточки под закрепленной на стене кирасой с рукавами. Пока Джуди держала рукава скафандра вертикально, я протащил голову и руки вверх и в кирасу. Просовывая голову в шейное кольцо, я ободрал уши, и на глаза навернулись слезы. Джуди прикрепила пояс нижней части к кирасе, а затем опустила на место шлем и подстыковала его. Затем она надела на меня перчатки и закрепила замками к кольцам на запястьях. На все это ушло почти два часа, но теперь я был полностью облачен. Дальше отрабатывать было нечего. Если бы я освободился от замка на стене, как это делается в реальном полете, я бы упал под весом скафандра в 130 килограммов.
Джуди закончила одевать Хаули, но, прежде чем она смогла покинуть шлюзовую камеру, я обхватил ее и притянул к себе в мучительном объятии. Она рассмеялась. Объятие было столь же чувственным, как если бы прекрасная дева обняла закованного в латы рыцаря.
Хаули и я закончили подготовку. Мы были готовы к выходу. И при всем нашем желании выйти в открытый космос оба молились, чтобы это не потребовалось. Ведь выход нам понадобился бы только для того, чтобы спасти свои жизни.
Пятница 13 апреля 1984 года оказалась очень счастливым днем для нашего «зооэкипажа». Полет 41-C закончился посадкой на авиабазе Эдвардс. Мы были следующими! Теперь мы были действительно основным экипажем[104]. С этим званием мы получили высший приоритет на всех тренажерах и на T-38. Для меня это также означало неизбежные для основного экипажа ночные кошмары. До этого момента мне удавалось обуздывать страхи и восторги предвкушения неотвратимо приближающихся событий. Отказ инерциальной верхней ступени на STS-6, пожар гидросистемы на STS-9, двойная неудача с разгонными блоками спутников в полете 41-B сделали меня скептиком. Слишком многое пока еще могло поставить наш полет под удар. И даже теперь, когда горизонт перед нами был чист, я все еще старался сдерживать эмоции. Пока не подорваны болты, удерживающие систему на старте, нет никаких гарантий – говорил я себе. Может взорваться двигатель на наземных испытаниях и остановить программу. Может подвести здоровье. Подрядчики, изготовившие полезные грузы, могут обнаружить какую-нибудь серьезную проблему со своей техникой. В нашем деле были тысячи неизвестных. «Даже не думай о полете в космос», – приказал я себе. И пока я бодрствовал, я подчинялся этому приказу. У меня было множество поводов отвлечься. Однако во сне реальность моего положения в качестве члена основного экипажа пробивала защитную броню. Я вскакивал среди ночи, сердце бешено колотилось, а мозг полностью осознавал, что мне следующему предстоит покинуть планету. Все мои опасения умереть на борту космического корабля, все сомнения в своей способности выполнить задачу, все восторги при мысли о полете в космос беспорядочно вспыхивали в сознании во всей их дикости и неистовстве, и надежда на дальнейший сон испарялась. Приходилось вставать и отправляться на прогулку или на пробежку.
К этому времени члены «зооэкипажа» были вместе уже 14 месяцев, и нам предстояло оставаться вместе еще несколько. Из-за задержки предыдущих полетов запуск «Дискавери» съехал на июнь. За тысячи часов подготовки мы с Джуди сделались близкими друзьями, и я был бы лжецом, если бы сказал, что не задумывался о большем, нежели совместное изучение инструкций. Эта мысль снедала меня, когда в теплый весенний воскресный день наши T-38 приземлились на посадочной полосе шаттлов в Центре Кеннеди. Мы с Джуди прилетели туда вдвоем, чтобы участвовать в каких-то испытаниях полезного груза, которые должны были начаться на следующий день. Мы запрыгнули в арендованную машину и поехали в гостиницу для экипажей. Сияя улыбками основного экипажа, сидя в машине-трансформере (естественно, с убранным верхом), одетые в голубые летные костюмы, мы были идеальной иллюстрацией героев «что надо».
Джуди припарковала машину, мы забрали багаж и двинулись к лифту. Гостиница для астронавтов занимала маленькую часть третьего этажа огромного здания для испытаний ракет-носителей, оставшегося со времен программы «Аполлон». В ней была полностью оснащенная кухня, небольшой спортзал со штангой и велоэргометром, несколько рабочих комнат, десяток или около того спален и несколько туалетных комнат в варианте «унисекс». По вопросу оформления номеров NASA, вероятно, консультировалось с монахами-бенедиктинцами: они отличались монастырской простотой. Кровать, стол, телефон, лампа и кресло. Телевизора не было. Чтобы шум снаружи не нарушал покой спящего экипажа, гостиница располагалась во внутренней части этажа. Окон тоже не было.
Гостиница оказалась безлюдной. «Изыди, сатана, дай мне передышку», – подумал я. Мне предстояло 16 часов одиночного заключения с прекрасной женщиной и праздными руками, этими инструментами дьявола.
– Эй, Джей-Ар! – прокричал я через пустой холл. – Давай посмотрим старые пусковые площадки мыса Канаверал.
Во многих командировках в KSC я пытался вписать в график такую экскурсию, но загрузка не позволяла это сделать. Теперь был благоприятный момент. Мой мозг вопил: «Не сделай какую-нибудь глупость! Беги отсюда!»
– Конечно, Тарзан, – ответила она.
В полетных костюмах было слишком жарко, и мы сменили их на спортивную форму NASA. Я схватил телефонный справочник NASA, в котором была и карта, и прыгнул в машину, позволив Джуди вести, а сам взял на себя роль штурмана. Самые первые пусковые площадки сохранялись как часть Космического и ракетного музея ВВС США. Центральной частью музея был бетонный бункер, или блокгауз, служивший центром управления при запуске
