первого американского спутника в 1958 году. Его дополняла наружная экспозиция из пары дюжин разных ракет. Окрашенная в оранжевый цвет решетчатая ферма стартового комплекса № 26 высилась всего в 120 метрах восточнее блокгауза{21}.
Полдень давно миновал, экскурсии закончились, и музей был так же пуст, как и гостиница. Джуди посмотрела на выставку ракет.
– Сколько из них ты сможешь назвать?
Я быстро оглядел их.
– Все.
– Брось, Тарзан. Ставлю шесть банок пива, что ты не сможешь идентифицировать все.
– Джуди, я живу и дышу ракетами с 12 лет. Фото этих штуковин покрывали стены в моей комнате. Ты вызываешь на спор ракетного маньяка. Ты проиграешь.
Ее улыбка означала: «Ну нет!»
Джуди устремилась вперед, чтобы прочесть табличку:
– Что это?
– «Навахо». Первая в мире сверхзвуковая крылатая ракета. Дальность 1500 миль.
– Попал. – Она подошла к следующему экспонату: – А это?
– «Бомарк». Противовоздушная ракета с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем.
Кажется, она начала верить в то, что моя способность опознавать ракеты не слишком преувеличена.
– Эта?
– Запросто. «Файербёрд», одна из первых зенитных ракет… Кстати, я предпочитаю пиво Moosehead.
– Ты еще не выиграл.
Но я выиграл. После правильных ответов на еще несколько вопросов Джуди капитулировала, стоя перед ракетой «Скайболт».
– Тарзан, ты в детстве делал еще что-то, кроме запоминания ракет, например ходил на рок-концерты или на танцы?
– В моем выпускном альбоме была ровно одна запись. Такого ответа достаточно?
Она рассмеялась:
– Пожалуй, да.
Я опасался, что офицер охраны может прийти в любой момент, чтобы закрыть блокгауз, и предложил быстренько осмотреть его. Для меня переступить этот порог было очень волнующе. Я никогда не был в этом месте, но был связан с ним. Ребенком в Альбукерке я видел по телевизору это здание и башню обслуживания позади него, когда самые первые спутники и первые обезьяны-астронавты, Эйбл и Бейкер {22}, поднимались на столбах огня в небо. Вернер фон Браун{23} стоял здесь, где сейчас стою я, и руководил первыми шагами Америки в космической гонке. Я прикоснулся к безжизненному пульту управления и почувствовал еще большую близость к нему и к истории, которую написали он и его команда. Мои пальцы касались установленного в бункере перископа и архаических ламп, переключателей и осциллоскопов. «Боже, – подумал я, – все бы отдал, чтобы вернуться в тот день, 31 января 1958 года, и стоять на этом самом месте, когда отсчитывались последние секунды перед стартом „Эксплорера-1“».
– Осторожнее, Тарзан. Ты так запустишь одну из этих ракет.
Джуди прервала мои грезы. Ее очевидное безразличие к истории этого места заставило задать вопрос, который крутился у меня в голове с того самого момента, когда мы стояли на сцене на церемонии представления членов TFNG.
– Джей-Ар, когда ты впервые захотела стать астронавтом?
– В 1977-м, когда прочла объявление на доске объявлений компании.
Этого я и ожидал. Я уже несколько раз слышал ответы наших женщин на подобный вопрос в различных интервью. Другой ответ дала только Шеннон Люсид. У нее была копия письма, которое она написала в 1960 году в журнал
Мы вернулись к машине, и Джуди снова села за руль.
– Поехали в Бич-Хаус[105], – предложила она. – Я куплю там тебе пиво.
Этот маршрут определенно стал испытанием для затаившегося во мне самца. Бич-Хаус был столь же изолирован от мира, как планета Марс: он располагался сразу за линией дюн всего в паре миль от стартовых площадок шаттлов. Этот дом был реликтом 1950-х, построенным до начала великой космической гонки. Тогда мыс Канаверал был всего лишь одним из многих мест, где северяне строили себе дома для зимнего проживания, и ими был усеян
