успех у только что вернувшейся с «евромайдана» творческой богемы. Слушая комментарии этой излучающей социальный расизм публики – важное историческое свидетельство тех дней – можно понять, почему совсем другие, далекие от «современной культуры» украинцы, одетые в камуфляжную военную форму, сидят сейчас за решеткой на передовой разделившей страну войны.
Набитую похмельными людьми клетку можно считать знаковым символом постмайдановской Украины. Страны, которая строит стену на своих восточных границах, в то время как европейский Запад отгораживается от нее дополнительными визовыми препонами. Которая лишает людей свободы за идейные убеждения и антивоенные взгляды, пытается удушить блокадным барьером жителей демонизированного расчеловечивающей пропагандой Донбасса и заставляет спасаться от облав тех, кто всего лишь не хочет оказаться в позорной тюрьме для пьяных солдат – или в могиле на одном из солдатских кладбищ.
Попытка унизить, выставить рабами и животными псевдо-лакановских «других» заканчивается порабощением, унижением и оскотиниванием собственного народа. Понимание этого является необходимым условием освобождения из клетки, куда загнали украинцев адепты неолиберального националистического режима – в широком наборе от Мухарского и Билецкого, до Коломойского и Порошенко.
«Summertime»[5]
По ночам на свет летит множество насекомых. Вот села на штору пяденица, с серыми крыльями, похожими на сухую кору. На стене застыл кремовый бражник, в стекло отчаянно бьются хрущи. Боксируя зубчатыми лапами, на люстру надвигается богомол, а вокруг нее танцует в полете стройный муравьиный лев. Он вырос из устрашающего вида личинки, которая живет под землей и заманивает в песчаную воронку мелкие существа. Джордж Лукас сделал ее прототипом Сарлакка, спрятавшегося в яме чудовища из пустыни планеты Татуин, которое переваривает страхи своих пленников – точно так же, как это каждый день делает с нами телевизор или Интернет.
Разница лишь в том, что, как доказал Боба Фетт, от Сарлакка все же можно спастись. А профессиональные разжигатели войны не оставляют своей аудитории никаких шансов.
Война и стала причиной этого нашествия. Чтобы понять это, достаточно выглянуть после комендантского часа во дворы, где среди обычных для юго- востока Украины «хрущевок» шумят облинявшие пухом старые тополя. Вокруг темно. Большинство жителей района, кроме стариков и бедняков, выехали отсюда после обстрелов, которые разрушили по соседству жилой дом, пожарное депо, парикмахерскую, офисный центр и киоски вблизи рынка. Сейчас люди возвращаются, но вдалеке иногда слышны удары орудий и минометов, магазины закрываются рано, фонари гаснут, а огней в домах все еще мало. Только иногда между листвы мелькает лучик света, притягивая к себе насекомых и взгляды тех, кто по разным причинам остался наедине с войной.
Дни стоят жаркими, а к вечеру начинаются грозы – так что раскаты грома сливаются с далекими взрывами. В центре города пытаются ремонтировать разрушенные дома, а рядом заново открываются учреждения, кафе и магазины. Гудит первый товарный поезд, который после перерыва длиною в год пришел из Дебальцево на опустевший вокзал. Тетка в очереди жалуется, что ее сестру из Станицы не пропустили через блокпост с картошкой, зеленью и клубникой для рынка. На проспекте поливают роскошные розовые газоны. Развалившийся на скамейке подросток хвастается перед другом пьянкой на выпускном. В сквере, в кафе возле скульптурной композиции «Три грации», кушают чебуреки. Осколки снаряда выбили на статуях красные, похожие на раны отметины.
На базарных лотках торгуют символикой ополчения и продают майки с покойным Кузьмой Скрябиным. Возле оборудованного в подвале бомбоубежища сушатся на солнце матрасы. На бульваре предлагают обналичить деньги с банковских карт или получить перевод из любой страны мира, а рядом бесплатно раздают котят по кличке Рубль, Гривна, Доллар и Евра – четыре валюты, которые официально в ходу в республиках. Около супермаркета, как обычно, продает свои рисунки девочка. Она рисует красные звезды, мирное голубое небо, перечеркнутые танки со свастикой и уродливых человечков, в которых каждый украинец без подписи угадал бы политиков. И берет за них столько, сколько дают прохожие.
С другой стороне квартала, возле монумента в память о жертвах прошлогодней воздушной атаки на центр города, фотографируются с цветами молодожены. А неподалеку, в подземном переходе на углу Советской и Оборонной улицы – где сто лет назад, во время другой гражданской войны, передавали по цепочке патроны для сражавшихся на баррикаде рабочих, – глухо играет музыка. Средних лет человек в старой джинсовой куртке выводит на трубе гершвинскую «Summertime». Великая ария из оперы «Порги и Бесс», чей сюжет и сейчас, при Обаме, все так же актуален для страдающей от расистского произвола полицейских Америки. Да и для других стран, в которых растут блокадные стены и нищета, а люди летят в будущее на призрачный огонек надежды, тщетно мечтая, что их защитят от беды.
Где-то за горизонтом, на севере, снова выбивают огромный ковер. Эти глухие звуки хорошо слышны в центре города. На барахолке по улице Челюскинцев, где торгуют старыми советскими книгами, на расстеленной поверх асфальта газете лежит томик Гайдара, в котором можно найти знакомые с детства слова: «Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов».
Но прохожие привычно не обращают внимания на далекие взрывы – как не замечают угрозы бегущие по песку муравьи, пока их вдруг не снесет вниз, в