обществе в далекой перспективе. Революционная идея, абсолютно чуждая традиционным теологии и этике, утверждала, что все вопросы человеческого взаимодействия, от покупки курицы на базаре до управления государством, лучше решать при помощи общей для всех логики и в рамках общей социальной технологии. Как мы увидим далее, греки так и не смогли принять эту идею, которая противоречила всему накопленному ими опыту, – пройдет еще две тысячи лет, прежде чем философы Возрождения осознают всю ее ценность. Но в любом случае денежное общество претворило ее в жизнь, чего до него не делал никто.
«Великий вопрос, который во все века мучил человечество»
Проблемы, созданные распространением денежного общества и всевластием рынков, знакомы и нам. Денежное мышление стало нашей второй природой, и торжество концепции универсальной экономической ценности достигло порой пугающего размаха. Сегодня свою цену имеют не только лучшие места в театре или салоне самолета – в Калифорнии заключенный может, заплатив соответствующую сумму, получить в тюрьме более комфортабельную камеру. Ни для кого не секрет, что в мире процветает объявленная вне закона торговля слоновой и носорожьей костью. Но вместе с тем любой желающий может приобрести соответствующую лицензию: заплати четверть миллиона долларов, и получишь право застрелить одного черного носорога, хотя вид находится под угрозой вымирания. Век назад гражданство одной из самых богатых стран мира рассматривалось как «главный приз в лотерее жизни». Сегодня в Великобританию или США эмигрировать может кто угодно – при условии, что он достаточно богат. Но даже если ты беден, выход все равно найдется: продай рекламное пространство на собственном лбу, или рискни здоровьем и стань подопытным кроликом при тестировании новых лекарств, или – более традиционный, хотя для современного человека дикий способ – поступи в наемники, завербовавшись в одну из частных военных компаний. Как отмечает американский философ Майкл Сэндел, «есть вещи, которые не купишь за деньги, но в наши дни таких вещей немного». Непросто избавиться от соблазнительной мысли о том, что повсеместное проникновение денежного мышления и вызываемый им дискомфорт – явление Новейшего времени и результат распространения капиталистической экономики. Но как показывают первые страницы нашей биографии денег, это не так. Капитализм – действительно феномен относительно молодой: эта система возникла в Европе в XVI–XVII веках и к сегодняшнему дню уверенно доминирует в мире. Однако за победным распространением рыночного мышления и торжеством идеи универсальной экономической ценности таится нечто гораздо более древнее и гораздо глубже вросшее в механизм функционирования общества: социальная технология денег. Напряжение и дискомфорт, сопровождающие современного человека, не новы – в той или иной форме они существовали всегда. Во всяком случае, с того времени, когда более двух с половиной тысяч лет тому назад на берегах Эгейского моря появились деньги.
Если деньги – революционное изобретение, способное полностью преобразить общество и экономику, то перед нами с очевидностью встает следующий вопрос. И не только перед нами. Столетия назад им задавался отец английской политической философии Джон Локк в книге первой «Трактата о правлении»:
«Великий вопрос, который во все века мучил человечество и навлек на него большую часть тех несчастий, в результате которых разорялись города, опустошались страны и нарушался мир на земле, состоит не в том, должна ли быть власть в мире и откуда она появилась, а в том, кто должен ее иметь»[4].
А значит, пришло время взглянуть на вечную битву за контроль над деньгами.
4
Финансовый суверенитет и денежный бунт
Денежные партизаны
В декабре 2001 года экономический кризис, долго нависавший над Аргентиной, наконец разразился. На протяжении более чем десяти лет страна привязывала курс своей валюты – песо – к доллару США. Осуществлялось это в рамках так называемого валютного управления, и в 1990-е годы аргентинская экономика добилась невиданных прежде стабильности и процветания. Но в январе 1999 года обесценился бразильский реал, и Аргентина внезапно лишилась крупнейшего рынка экспорта, в результате чего в стране начался экономический спад. В последующие два года новый экономический курс Соединенных Штатов и его явный успех, отмеченный во всем мире, гнали курс доллара все выше, в результате чего рос и курс песо, осложняя и без того унылую ситуацию в аргентинской экономике, в основном ориентированной на сельскохозяйственное производство. К середине 2001 года страна уже три года жила в условиях рецессии, и государственные финансы, невзирая на введенные программы жесткой экономии, таяли на глазах. Фиксированный обменный курс тормозил конкурентоспособность страны; и финансисты, и рядовое население подозревали, что долго он не продержится. Эти предположения подтвердились в апреле 2002 года, когда шестой за год министр экономики объявил об окончании валютного управления. За несколько недель курс песо к доллару упал с 1 до 4, Аргентина объявила дефолт по внешним долгам и ушла с международных рынков капитала – и это положение сохраняется по сей день. За год до упомянутых событий в правительство снова вошел Доминго Кавальо – отец политики валютного управления, практически в одиночку спасший Аргентину от инфляции и нестабильности предшествующего периода. Его назначение на пост министра должно было вернуть уверенность рынкам и консолидировать народную поддержку проводимого курса. В течение лета Кавальо не отступал от своей программы привязки национальной валюты к доллару США. В результате экономика продолжала падать, давление на банки не ослабевало, частный капитал бежал за границу, и в стране все заметнее ощущалась нехватка песо. 2 декабря 2001 года угроза полного опустошения денежных запасов банков вынудила Кавальо выступить с крайне непопулярным заявлением. Ради сохранения ликвидности банков был введен строгий лимит на количество наличности, которое вкладчики могли
