однако, возразить, что характер всех тех столкновений, в которых командовал Фаррагут, имел одну особенность, отличающую их от сражений, в тесном смысле этого слова. При Нью-Орлеане, при Виксбурге, при порте Гудзоне и при Мобиле задача была не сражаться, а пройти мимо укреплений, которым флот заведомо не мог противостоять; при этом приходилось сообразоваться главным образом с фарватером, о котором Фаррагут, в противоположность Нельсону, имел достаточные сведения. Таким образом, на главнокомандующего была возложена обязанность предводительства, в буквальном, так же как и в военном, значении этого термина. Идя во главе флота, он не только указывал ему безопасную дорогу, но, держась постоянно впереди дыма, был лучше способен видеть и судить о пути, лежавшем впереди, и принимать на себя ответственность за курс, от которой подчиненный мог бы уклониться. Может быть, не всем известно, что при Мобиле предводители не только одной, но обеих колонн в критической точке пути колебались и недоумевали относительно цели адмирала; не то чтобы они получили неясные указания о ней, но обстоятельства показали их отличными от тех, какие он предполагал. Не только Альден (Alden) на Brooklyn, но также и Крэвен (Craven) на Tecumseh отступили от приказаний адмирала и сошли с предписанного им курса, что привело к гибельным результатам. Нет необходимости обвинять того или другого капитана; но неопровержимый вывод состоит в том, что Фаррагут был несомненно прав в своем мнении, что человек, который один несет высшую ответственность, должен быть впереди при тех условиях, в которых велись его операции на море. И здесь должно заметить, что в такие критические моменты сомнений всякий, кроме обладающего умом высшего порядка, стремится сложить с себя ответственность решения на старшего, хотя бы последствия колебания и медлительности и были пагубны. Человек, который в качестве полномочного начальника действовал бы разумно, как простой подчиненный может действовать ошибочно. Поведение Нельсона при С.-Винценте редко будет иметь аналогии в истории, и это определенно доказывается фактом, что Коллингвуд, шедший непосредственно за ним в этот день, не подражал его действиям до сигнала главнокомандующего; тем не менее после обязательного для него сигнала он особенно отличился своей сообразительностью и смелостью[125]. Следует припомнить также, в связи с вопросом о сражениях, характер которых определяется фарватером, что флагманский корабль, занимавший центральную позицию при Нью-Орлеане, едва не пропал из виду вследствие темноты и дыма шедших впереди него судов; флот Соединенных Штатов после прохождения мимо фортов чуть не оказался без вождя. Как упоминание о резерве вызвало целый ряд соображений, так и термин «проводка судна» внушает некоторые идеи, более широкие, чем непосредственный смысл его, которые изменяют то, что было сказано об оставлении адмирала с резервом. Легкость и быстрота, с которой паровой флот может менять свой строй, делают весьма вероятным, что флоту, идущему в атаку, почти в самый момент столкновения может угрожать опасность от непредвиденных комбинаций. Какое положение адмирала в таком случае будет самым удачным? Без сомнения, в той части его строя, где он сможет легче всего изменить диспозицию или направление своих кораблей в соответствии с изменением обстоятельств, т. е. в голове флота. Казалось бы, что в морском сражении всегда существуют два момента наибольшей важности: один, который определяет метод главной атаки, и другой, заключающийся в подводе резерва и направлении его действий. Если первый более важен, то второй, может быть, требует искусства высшего порядка, ибо первый может и должен быть следствием заранее намеченного плана, тогда как второй может и часто должен учитывать непредвиденные потребности. Условия морских сражений будущего заключают один элемент, которого сухопутные сражения не имеют, – это чрезвычайную быстроту, с какой могут совершаться столкновения сторон и перемены строя. Хотя войска и могут передвигаться к полю битвы при посредстве пара, но на этом поле они будут сражаться либо пешими, либо на лошадях, причем план их действий будет развиваться постепенно, и главнокомандующий, как правило, будет иметь время ознакомить кого нужно со своими желаниями в случае перемены условий атаки неприятеля. С другой стороны, флот, сравнительно малочисленный и составленный из совершенно определенных единиц, может решиться на важную перемену плана атаки, не выказывая ни малейшего признака этой перемены до начала ее осуществления, которое занимает всего несколько минут. Поскольку эти замечания справедливы, они показывают необходимость того, чтобы второй в порядке командования офицер был хорошо знаком не только с планами, но и с главными принципами действия его начальника, – необходимость, достаточно ясно вытекающая из факта, что два крайних пункта боевого строя могут быть по необходимости отдаленными, а между тем на обоих их нужен дух вождя. Так как последний не может быть и тут и там лично, то самое лучшее – иметь на одном конце полноценного помощника.
Что касается положения Нельсона при Трафальгаре, упомянутого в начале этого рассуждения, то следует заметить, что Victory не делал ничего такого, чего другой корабль не мог бы сделать так же хорошо, и что легкость ветра не позволяла ожидать внезапной перемены строя неприятеля. Огромный риск, которому лично подвергался адмирал (на его корабле был сосредоточен огонь линии противника, что и заставило нескольких капитанов умолять его о перемене положения), был осужден задолго до того самим Нельсоном в одном из его писем, написанных после сражения при Ниле.
Тем не менее Нельсон занял самое рискованное положение при Трафальгаре, и гибель вождя сопровождалась любопытной демонстрацией ее последствий. Коллингвуд тотчас же – правильно или неправильно, неизбежно или нет – изменил планы, на которых Нельсон настаивал до последнего вздоха. «Якорь! Гарди (Hardy), становитесь ли вы на якорь?» – сказал умирающий вождь. «Якорь! – воскликнул Коллингвуд. – Это последняя вещь, о которой я бы подумал».
