Влияние морской силы на историю

в Англии, – Родней как главнокомандующий принадлежал скорее к сдержанной, осторожной школе французских тактиков, чем к стремительной, напористой школе Нельсона. Как в Турвиле мы видели переход от отчаянной тактики бойцов семнадцатого столетия, никогда не желавших оставить своего врага, к формальной, искусственной, можно даже сказать, мелочной, парадной тактике восемнадцатого столетия, – так в Роднее мы увидим переход от этих церемониальных поединков к действиям, которые, будучи весьма искусными по замыслу, всегда преследовали серьезные цели. Ибо было бы несправедливо сравнивать Роднея с французскими адмиралами его времени. С искусством, которое де Гишен признал, как только они скрестили шпаги, Родней наносил суровые удары, не признавая ложных выпадов. Какие бы благоприятные случаи достигнуть легкого успеха ни представлялись ему по пути, целью его, с которой он никогда не спускал глаз, был французский флот, организованная военная сила неприятеля на море. И в день, когда фортуна покинула противника, который пренебрег ее предложениями, когда победитель Корнуэлля упустил случай нанести Роднею удар, при невыгодных для него обстоятельствах, последний одержал победу, которая избавила Англию от величайшей тревоги и возвратила ей одним ударом все острова, отнятые у нее на момент осторожной тактикой союзников, за исключением одного Тобаго.

Родней и де Гишен встретились в первый раз 17 апреля 1780 г., через три недели после прибытия первого. Французский флот лавировал в Канале, между Доминикой и Мартиникой, когда на юго-востоке показался неприятель. День был потрачен на маневрирование для занятия наветренного положения, которое осталось за Роднеем. Оба флота были теперь довольно далеко под ветром от островов[136] (план XI), оба на правом галсе, идя на север, французы под ветром у англичан. Родней, который шел под всеми парусами, дал сигнал своему флоту, что он предполагает атаковать арьергард и центр неприятеля всеми своими силами; и когда он достиг удобного, по его мнению, положения, то приказал своим кораблям спуститься на восемь румбов (90°) все вдруг (A, A, А). Де Гишен, поняв опасность этого маневра для своего арьергарда, повернул всем флотом через фордевинд и спустился на помощь к первому. Родней, видя свой план опрокинутым, опять привел корабли к ветру на том же галсе, как и неприятель, после чего оба флота направились на юг и юго-восток[137]. Потом он опять дал сигнал начать сражение, вслед за тем, ровно в полдень (т. е. час спустя), последовало (как говорит его собственная депеша) распоряжение «каждому кораблю спуститься и направиться на соответствующего противника неприятельской линии». По объяснению Роднея, эти слова, напоминающие старый порядок боя корабль против корабля, обозначали, что каждый корабль должен был атаковать противника, противостоявшего ему в данный момент, а не того, который соответствовал ему по начальному порядку номеров в линии. Его собственные слова суть: «под известным углом, так, чтобы мои головные корабли могли атаковать авангардные корабли неприятельского центра и весь британский флот был бы противопоставлен только двум третям неприятельского» (В, B). Затруднение и недоразумение, имевшие место, явились главным образом следствием неудовлетворительного характера сигнальной книги. Вместо того чтобы поступить согласно намерению адмирала, головные корабли (а) поставили паруса так, чтобы занять положение на траверзе у противников, соответствовавших их месту в строю. Родней утверждал впоследствии, что когда он спустился во второй раз, французский флот был в весьма растянутой линии, и что если бы его приказания были выполнены, то центр и арьергард были бы разбиты прежде, чем к ним успел бы присоединиться авангард.

Имеются, кажется, все основания думать, что намерения Роднея действительно состояли в том, чтобы поставить французов между двух огней, как он это утверждал. Неудача произошла из-за сигнальной книги и от тактической несостоятельности его флота, за которую он, как поздно принявший командование им, не был ответственен. Но безобразное исполнение приказа Роднея было настолько ясно для Гишена, что когда английский флот спустился в первый раз, он воскликнул, что шесть или семь его кораблей пропали; затем он послал Роднею письмо, в котором указал, что если бы его сигналы были исполнены, он взял бы его в плен[138]. Более убедительное доказательство того, что он понял опасность своего неприятеля, следует искать в факте, что при следующих встречах с ним он тщательно старался не занимать подветренного положения. После того как тщательно обдуманные планы Роднея были расстроены, он показал, что соединял с ними непреклонное мужество самого прямолинейного бойца; он подошел на своем корабле близко к неприятельскому и не переставал обстреливать его до тех пор, пока тот не вышел из строя без фок-мачты и грота-рея и с таким поврежденным корпусом, что едва-едва спасся от потопления.

Один инцидент этого сражения, который упомянут французскими писателями и в труде Ботта (Botta)[139], вероятно, пользовавшегося последними, но который не помещен в английских описаниях, показывает, что положение атакующего, по представлению французов, было критическим. По их сообщениям, Родней, заметив разрыв во французской линии, вызванный тем, что один корабль в арьергарде французского адмирала был не на своем месте, пробовал прорваться через линию (b); но капитан 74-пушечного Destin, поставив все паруса, устремился на перерез английскому 90-пушечному кораблю.

«Поведение Destin хвалили справедливо, – говорил Lapeyrouse-Bonfils. – Флот избежал опасности почти верного поражения только благодаря храбрости Г. де Гуампи (de Goimpy). Таково, после этого дела, было мнение всей французской эскадры. Однако, предположив, что наша линия была бы прорвана, посмотрим, какие последствия имело бы это для нашего флота. Не было ли бы всегда легко для нашего арьергарда поправить дело быстрым занятием места отрезанных судов? Такой маневр по необходимости привел бы к общей свалке, которая дала бы преимущество флоту, имевшему храбрейших и преданнейших своему долгу капитанов. Но тогда, как и во времена империи, было общепризнанным принципом, что отрезанные корабли считались кораблями взятыми, и такое мнение способствовало его осуществлению».

Последствия разрыва неприятельской линии или боевого строя зависят от нескольких условий. Идея его состоит в том, чтобы разделить силы