оставляет мало сомнения в бесчестии французского оружия в этом сражении. «Г-н д’Эстре дал понять, – говорит французский морской историк Труд, – что король желал беречь свой флот и что на англичан нельзя полагаться. Был ли он неправ, не доверяя искренности союза с Англией, когда получал со всех сторон предостережения, что народ и дворянство роптали против этого союза и что Карл II был, быть может, единственным человеком в королевстве, желавшим его?» Возможно, что не был. Но он был определенно неправ, если желал, чтобы какой-либо военный человек или военный отряд сыграл такую двусмысленную роль, какая была предназначена французскому адмиралу в этот день; потеря флота была бы меньшим несчастьем, чем это. Так явна была для очевидцев нечестность или трусость французов (впрочем, последнее предположение невероятно), что один из голландских моряков, говоря с товарищами о том, почему французский флот не принял участия в сражении, сказал: «Эх, вы, дурни! они наняли английский флот сражаться за них, и все их дело заключается в наблюдении, чтобы он зарабатывал свое жалованье». Более трезвое и солидное суждение принадлежит брестскому командиру, так заканчивающему вышеупомянутый отчет свой: «Кажется, что во всех этих морских сражениях Рюйтер никогда не заботился о том, чтобы атаковать французскую эскадру, и что в этом последнем сражении он отделил десять кораблей зеландской эскадры для того, чтобы только занять ее»[55]. Не требуется более сильного свидетельства о мнении Рюйтера относительно несостоятельности и ненадежности этого контингента союзных сил.
Вторая глава в истории морских коалиций была закончена 21 августа 1673 г. сражением при Текселе. В ней, как и в других, полностью оправдались слова, которыми французский морской историк заклеймил эти коалиции: «Соединенные минутным политическим интересом, но в сущности разделенные границей ненависти, никогда не действуя согласно ни в совете, ни в сражениях, они никогда не давали хороших результатов или по крайней мере результатов, пропорциональных усилиям держав, заключивших союз против общего врага. Может показаться, что флоты Франции, Испании и Голландии соединялись несколько раз, в разное время, только для того, чтобы сделать более полным триумф британского оружия». [56] Если эту очень меткую характеристику коалиции дополнить еще всем известной ревностью каждой страны к возрастанию могущества соседа и вытекающим из нее нежеланием видеть, как такое возрастание достигается путем ослабления или уничтожения другого члена семьи народов, то получится близкое приближение к мере морской силы, требующейся для государства. Нет необходимости быть готовым дать отпор всем другим, вместе взятым, как, кажется, думали англичане; необходимо только быть готовым встретить сильнейшего в благоприятных условиях, поскольку другие не примут участия в уничтожении одного из факторов политического равновесия, даже если они держатся в стороне от конфликта. Англия и Испания были союзниками в Тулоне в 1793 г., когда эксцессы революционной Франции, казалось, угрожали общественному строю Европы; но испанский адмирал прямо сказал английскому, что он не может допустить полного уничтожения французского флота, большая часть которого была в их руках, так как это обязательно нанесло бы ущерб интересам Испании. И часть французских кораблей была спасена его поведением, которое было правильно охарактеризовано не только как полное твердости, но также как подсказанное высшим политическим разумом[57].
В сражении при Текселе, завершающем длинную серию войн, в которых голландцы и англичане состязались на равных условиях за обладание морями, голландский флот проявил высшую степень боевой готовности, а его величайшее украшение – де Рюйтер – достиг вершины своей славы. Давно уже обремененный годами (ему было в это время шестьдесят лет), он не потерял ни одного из свойств своего воинского духа; его атака была так же горяча, как восемь лет назад, и его суждения, видимо, еще более созрели под влиянием опыта последней войны, ибо на этот раз в его действиях видно гораздо больше плана и знания дела, чем прежде. Именно его заслугой в управление Великого Пенсионария де Витта с которым его связывала взаимная симпатия, является воспитание дисциплины и здорового воинского духа, очевидно, господствовавшего в это время в голландском флоте. Он вступил в решающую борьбу двух великих морских народов для спасения родной страны в расцвете своего гения, с чрезвычайно мощным оружием в руках и в условиях славного для него численного неравенства. Свою миссию он выполнил благодаря не одному только мужеству, но также и глубокой предусмотрительности и искусству. Атака при Текселе, в общих чертах, имела такой же характер, как и при Трафальгаре; нападение было совершено не на авангард, а на центр и арьергард неприятеля, и авангард атакованной стороны, как и при Трафальгаре, неисполнением своего долга как нельзя более оправдал ожидания атаковавшего; но так как шансы противников Рюйтера были еще серьезнее, чем противников Нельсона, то первый имел меньший успех. Роль Банкерта при Солебее была, по существу, такая же, какую играл затем Нельсон при Сен-Винценте, где он бросился наперерез испанской эскадре со своим единственным кораблем (см. план III,
Этот скромный и мужественный человек появится перед нами еще раз, по-прежнему оставаясь самим собой, но при изменившихся к худшему обстоятельствах. Вот почему здесь, для контраста с его славой, кажется уместным привести слова графа де Гиша[58], характеризующие его поведение в Четырехдневном сражении, которое раскрывает одновременно и обыденные, и героические черты его характера.
«Я никогда не видел его (в течение последних трех дней боя) иначе, как в спокойном состояния духа; когда победа была обеспечена, он всегда говорил, что это милосердный бог посылает ее нам. Среди неурядиц флота и при виде потерь он, казалось, скорбел о несчастьях своей страны, но всегда безропотно покорялся воле божией. Наконец, можно сказать, что он имел нечто от прямодушия и недостатка лоска наших патриархов; в заключение того, что я должен сказать о нем, я упомяну, что через день после победы я застал его подметающим свою комнату и кормящим своих цыплят».
Через девять дней после сражения при Текселе, 30 августа 1673 г., был заключен формальный союз между Голландией, с одной стороны, и Испанией, Лотарингией и германским императором – с другой, а французский посланник был выслан из Вены. Людовик почти немедленно предложил Голландии
