ожиданиях он был не одинок, являя собой типичного американца той эпохи.
Американская конституция совершенно секулярна: она последовательно и осторожно избегает упоминания Христа и отделяет государство от религии, однако на Большой государственной печати «отцы-основатели» Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин изобразили Сыновей Израиля, несомых облаком и огнем в Землю обетованную. Крессон являл собой живой пример того, как эти облако и огонь влекут многих американцев в Иерусалим.
Разделение Церкви и государства обеспечило полную свободу американской конфессиональной самоидентификации, явив миру множество самых удивительных религиозных общин и «пророков». Первые американцы, унаследовавшие сионистский пыл английских пуритан, переживали «Великое пробуждение» религиозной радости. «Второе пробуждение» первой половины XIX века питалось евангельской энергией фронтира (освоения Дикого Запада). В 1776 году регулярно посещали церковь лишь около 10 процентов американцев. К 1815 году на богослужениях присутствовали уже около четверти жителей США, а в 1914 году — половина. Их страстный пуританский милленаризм по своему характеру был чисто американским — бьющим через край, буйным, неотесанным. В основе его лежала вера в то, что человек может спасти себя и ускорить Второе пришествие Христа праведным поведением и искренней религиозной радостью в сердце своем. Америка и сама была миссией, принявшей облик народа и государства, благословенных Богом, — точно так же Шафтсбери и английские евангельские христиане представляли себе англичан и Британскую империю.
В маленьких деревянных церквушках в захолустных шахтерских городишках, на фермах в бескрайних прериях и в залитых светом промышленных городах проповедники новой Обетованной земли — Америки — возглашали древние библейские откровения. «Ни в одной другой стране, — писал Эдвард Робинсон, евангелист и ученый, основатель научной библейской археологии в Иерусалиме, — Священное Писание не знают лучше, чем здесь». Первые американские миссионеры верили, что коренные народы континента и есть «потерянные колена Израиля», и считали, что все христиане должны свершить акт праведности в отношении Иерусалима, помогая возвращению и возрождению евреев. «Я действительно хочу, чтобы евреи вернулись в Иудею независимой нацией», — писал второй президент США Джон Адамс. В 1819 году два молодых миссионера Бостона стали готовиться воплотить эту идею в жизнь: «Все взгляды устремлены на Иерусалим, — проповедовал Леви Парсонс, — этот истинный центр мира». Паства рыдала, когда Плиний Фиск провозглашал: «Мой дух несет меня в Иерусалим». Оба действительно отправились на Восток, но нашли там лишь безвременную смерть. Однако это не лишило мужества и не отвратило от подобных помыслов других — тех, кто, подобно Уильяму Томсону, тому самому американскому миссионеру, чья жена умерла во время восстания 1834 года, считал Иерусалим «общей собственностью всего христианского мира».
Консул Крессон купался в волнах этого буйного расцвета пророчеств: он побывал членом общин шейкеров, миллеритов[213], мормонов и кэмпбеллитов, пока один местный раввин в Пенсильвании не убедил его, что «спасение — от иудеев», чье возвращение в Землю обетованную увенчается Вторым пришествием. Одной из первых в Иерусалим прибыла Гарриет Ливермор. Дочь и внучка конгрессмена из Новой Англии, она отправилась в свое путешествие на Восток в 1837 году после нескольких лет миссионерства среди индейцев сиу и шайенов, которых Гарриет убеждала в том, что они — «потерянные колена Израилевы» и должны возвратиться вместе с ней на Сион. Она сняла комнаты на горе Сион для подготовки своей общины «странников-пилигримов» к апокалипсису, который она ожидала в 1847 году. Но апокалипсис не наступил, и остаток жизни Гарриет провела, прося милостыню на иерусалимских улицах. В то же самое время пророк нового откровения Святых последних дней — секты мормонов — Джозеф Смит послал в Иерусалим одного из своих «апостолов»: тот соорудил на Масличной горе святилище для подготовки к «восстановлению Израиля со столицей в Иерусалиме».
Когда Крессон стал американским консулом, число американских евангелистов, посещающих Иерусалим в ходе подготовки к Судному дню, заметно возросло. Американское правительство в конечном итоге отстранило его от исполнения консульских обязанностей, но он еще несколько лет продолжал демонстративно выдавать протекционные визы евреям, а затем и сам перешел в иудаизм, приняв имя Михаэль Боаз Исраэль. Последнее переполнило чашу терпения его давно покинутой жены, и она возбудила против Крессона иск, требуя признать его душевнобольным и ссылаясь на то, что он «размахивает перед ней револьвером», еще она уверяла, что Крессон проповедует на улицах исключительно с целью наживы, и упомянула его финансовую несостоятельность, религиозные метания, проекты по восстановлению иудейского Храма, а также некоторые сексуальные девиации. Крессон отплыл из Иерусалима в Филадельфию для психиатрического освидетельствования — и все это стало громким делом, поскольку миссис Крессон оспаривала конституционное право американского гражданина верить в то, во что ему заблагорассудится, то есть посягала на основы джефферсоновской свободы.
Суд признал Крессона душевнобольным, но тот подал апелляцию и добился пересмотра судебного дела. Миссис Крессон вынуждена была «отречься либо от Спасителя, либо от своего мужа», а перед ее бывшим супругом встал выбор отречься «либо от Единого Бога, либо от своей жены». Жена проиграла второй процесс, подтвердивший свободу вероисповедания американцев, и Крессон вернулся в Иерусалим. Он создал под городом образцовую еврейскую ферму, погрузился в изучение Торы, развелся, наконец, с женой и женился на еврейке; и все это время он писал книгу «Ключ Давидов». Местные иудеи почитали его «американским святым гостем», а когда он умер, похоронили его на еврейском кладбище на Масличной горе.
Иерусалим был настолько переполнен ожидавшими апокалипсиса американцами, что Американский психиатрический журнал уподобил их истерию калифорнийской золотой лихорадке. Приехавшего в город Германа Мелвилла впечатлила и оттолкнула «заразная болезнь» американского милленаризма — «эта нелепая евреемания», как он назвал ее, «наполовину печальное шарлатанство, наполовину фарс». «Как мне следует действовать, когда в этот город стекаются все сумасшедшие или разочарованные граждане Соединенных Штатов? — вопрошал своего госсекретаря американский консул в Бейруте. — Некоторые из недавно прибывших в Иерусалим носятся со странными идеями, будто уже в этом году явится наш Спаситель». Впрочем, тот же Мелвилл
