спрятанными в потертые матерчатые ножны». Они были вооружены луками и копьями, оплетенными верблюжьими сухожилиями, а их красные щиты, обтянутые воловьей кожей, напоминали «пышные красные краюхи хлеба». Они холили и лелеяли свои мечи, давали им имена и слагали о них песни.
Бахвалясь своей неотесанностью, они заплетали волосы в пучки, торчавшие, словно «козлиные рога». Когда они находили дорогие ковры, то бросали их под копыта, а затем изрубали на куски, чтобы сделать из них украшения для копий. Они радовались награбленной добыче и пленникам так же, как любые другие завоеватели. «Внезапно я ощутил присутствие человеческого существа, спрятавшегося под какими-то покрывалами, — писал один из них. — Я откинул их в сторону, и что я увидел? Женщину, обликом похожую на газель, лучезарную, как солнце. Я взял ее и ее одежды, которые я отдал как добычу, но испросил, чтобы девушка принадлежала мне. Я взял ее себе наложницей»[114]. Арабские войска не имели никаких технических преимуществ перед противниками, зато ими двигал фанатизм.
Согласно традиционным исламским источникам, составленным гораздо позднее, Софроний сопроводил повелителя сарацин в храм Гроба Господня в надежде на то, что тот испытает благоговение перед совершенной святостью христианства, а может быть, и примет ее. Когда муэдзин Омара созвал воинов на молитву, Софроний предложил Омару помолиться в церкви, но тот, говорят, отказался, предупредив, что в этом случае храм навсегда станет местом молитвы мусульман. Омар знал, что Мухаммед почитал Давида и Соломона. «Проводи меня к святилищу Давида», — повелел он Софронию. Омар со своими воинами проследовал на Храмовую гору — скорее всего, через южные Ворота пророков — и нашел, что она осквернена «кучами навоза, который христиане свозили туда для унижения иудеев».
Омар попросил, чтобы ему показали Святая Святых. Обращенный иудей по имени Кааб аль-Ахбар, по прозвищу Рабби, ответил: если халиф сохранит «стену» (возможно, имелись в виду остатки Иродовой крепости, включая Западную стену), «я раскрою ему, где находятся руины Храма». Кааб показал Омару Краеугольный камень (Камень Основания), который арабы назвали Сахра («скала»).
Омар поручил своим воинам убрать мусор, которым была завалена гора, чтобы устроить на ней площадку для молитвы. Кааб аль-Ахбар рекомендовал место к северу от Краеугольного камня, чтобы, обращаясь на юг, мусульмане могли молиться «лицом сразу к двум киблам, Моисея и Мухаммеда».
«Ты все еще радеешь об иудеях», — вероятно, ответил на это Омар и приказал возвести свой первый молельный дом южнее скалы — примерно там, где ныне стоит мечеть аль-Акса, — так, чтобы кибла была обращена строго на Мекку. Омар следовал завету Мухаммеда: через голову христиан возродить древнее святилище, с тем, чтобы мусульмане стали законными наследниками иудеев, отодвинув в сторону христиан.
Истории о деяниях Омара в Иерусалиме были записаны лишь через сто с лишним лет после сдачи города арабам, когда практически уже завершилось оформление исламских ритуалов, которые весьма отличались от иудейской и христианской обрядности. И все же предание о ребе Каабе и других евреях, позднее составившее исламскую литературную традицию
Мусульмане поначалу охотно разделяли святилища с христианами. В Дамаске, к примеру, они много лет молились в церкви Св. Иоанна, а в дамасской мечети Омейядов до сих пор почитают гробницу Иоанна Крестителя. В Иерусалиме также можно найти довольно свидетельств подобной практики. В церкви Кафизмы за городской чертой был устроен
Евреи также приветствовали арабов после столетий византийского владычества. Известно, что они, равно как и христиане, даже воевали в мусульманских армиях. Очевидно, интерес Омара к Храмовой горе пробудил в иудеях надежды, ведь повелитель правоверных не только привлек их к обустройству горы, но и позволил им молиться на ней вместе с мусульманами. Хорошо информированный армянский епископ Себеос, писавший свою «Историю императора Иракла» тридцатью годами позднее, сообщает «о намерении мятежных евреев, которые, получив на несколько времени помощь от агарян, вознамерились восстановить Храм Соломонов. Найдя место, называемое Святая Святых, они устроили его на твердом основании». Себеос добавляет, что первый назначенный Омаром правитель Иерусалима «был из евреев». Вне всякого сомнения, Омар призвал гаона (лидера) иудейской общины Тивериады и еще 70 еврейских семейств возвратиться в Иерусалим. Те откликнулись на его призыв, поселившись в районе южнее Храмовой горы[116].
Тем временем Иерусалим, опустошенный чумой и все еще не оправившийся от персидского разорения, по-прежнему прозябал. Еще многие годы город оставался преимущественно христианским. Кроме того, Омар поселил здесь и арабов, в частности, сравнительно более утонченных курайшитов, которым нравились Палестина и Сирия, известные им под названием Билад аль-Шамс. В Иерусалим приехали и некоторые ансары — ближайшие сподвижники Мухаммеда, которые со временем упокоились на первом мусульманском кладбище, устроенном почти сразу за Золотыми воротами, и мирно ожидали там Судного дня. От этих первых представителей арабской аристократии ведут происхождение два прославленных иерусалимских семейства, которые будут играть важную роль в истории города вплоть до XXI века[117].
В Иерусалиме с Омаром пребывали не только его полководцы Халид и Амр, но и некий молодой человек, очень любивший удовольствия и развлечения, но притом весьма компетентный — едва ли не полная противоположность Повелителю правоверных с его бичом. Муавия ибн Абу Суфьян был сыном мекканского вельможи, одного из самых непримиримых противников Мухаммеда, предводителя враждебной исламу партии. Мать Муавии съела печень
