– Да в чем же мне сознаваться, господин полковник?
– Отправить фельдфебеля на гауптвахту, надеюсь, это развяжет ему язык! – приказал Левенвальд адъютанту.
Ниммерфоля посадили под арест.
Левенвальд отправился в канцелярию и приказал написать запрос в главное полицейское управление с просьбой арестовать дезертира Лахнера, скрывшегося из казарм в штатском платье и выдающего себя за барона Кауница, майора и атташе посольства.
Полицеймейстер, получив с курьером запрос, командировал к Левенвальду инспектора Крюгера, чтобы разузнать кое-какие подробности такого сенсационного дела. Крюгер узнал от Левенвальда, что впервые гренадер Лахнер выступил в самозванной роли на вечере у графини Зонненберг, где, между прочим, вступился за оскорбленную Ридезелем баронессу Витхан. Хотя мнимый Кауниц и Витхан держали себя так, будто они не знакомы, но он, Левенвальд, заметил за столом, что они постоянно переглядываются. Поэтому ему казалось, что Лахнер действовал по уговору с баронессой Витхан, которая, наверное, позаботилась иметь защитника на этом вечере, ведь без этого она едва ли рискнула бы показаться среди отвергнувшего ее общества.
Отсюда Крюгер вывел заключение, что Лахнер скрылся у баронессы, и поспешил окружить ее дом. Без судебного ордера он не мог войти в ее дом, но ему надо было гарантировать себя от возможности со стороны дезертира ночью скрыться из дома баронессы.
По несчастной случайности, Крюгер как раз проверял посты, когда Лахнер подъехал к дому Эмилии. Тогда он последовал за ночным посетителем в дом. Остальное известно читателю.
Маленькая низкая сводчатая камера, деревянная койка с соломенным тюфяком и серым тонким одеялом, вымощенный плитняком пол – такова была обстановка, в которой помещался несчастный Лахнер, скованный по рукам и ногам.
Странны, неисповедимы пути судьбы!
Как недавно еще стоял он на верхних ступенях общественной лестницы! Он вращался в высшем обществе, находил доступ во все дома, был принят даже у самого всесильного Кауница, с которым обедал и разговаривал как равный с равным. А теперь…
Ему вспомнилось раннее детство. Его родители жили поблизости от летней резиденции императорской семьи. Он с товарищами часто играл на лужайке около парка, из-за стены которого до них доносились радостные возгласы резвящихся маленьких принцев. Ему этот парк казался каким-то необычайно светлым и привлекательным раем, и он дал бы дорого, чтобы хоть одним глазком заглянуть туда…
Однажды Лахнер и его друзья играли в мяч. Неловкое движение – и мяч перелетел через стену парка. Лахнер даже вскрикнул от испуга. На его крик ответил дружный взрыв детского хохота, и вслед за этим мяч перелетел обратно через стену, и угодил прямо в грязную лужу.
Лахнеру почему-то вспомнился этот мимолетный эпизод из далекого детства, и он с горечью подумал, что и он тоже оказался таким мячом. Судьба перебросила его на один момент в рай мечты и желаний, перебросила, чтобы сейчас же выбросить вон из рая в грязь… За немногие часы довольства приходилось расплачиваться страшной ценой…
Какой-то шум в коридоре, обыкновенно тихом, отвлек его от его безотрадных дум. Кто-то подходил к его дверям. Уж не пришли ли освободить его? Ведь это должно случиться, Кауниц знает, что он не виноват!
Послышался звон ключей, заскрипел замок, и дверь открылась, пропуская солдата, скованного так же, как Лахнер.
– Вот тебе и компаньон, чтобы не скучно было! Надеюсь, не подеретесь!
Кинув эту насмешливую фразу, профос ушел, и снова щелкнул замок.
Новый арестант подошел вплотную к Лахнеру. Тот взглянул на него и даже вскрикнул от удивления: перед ним был Биндер!
– Господи! Да что это ты натворил?
– Гм! – ответил тот совершенно спокойно. – Я провинился очень серьезно. Меня обвиняют в краже денег у товарища, нарушении дисциплины, в попытке дезертировать и богохульстве.
– Но этого не может быть! – воскликнул Лахнер.
– Да мне и самому кажется, будто это не совсем правдоподобно, – спокойно ответил Биндер.
– Значит, на тебя взвели ложный поклеп?
– О нет! Ну да не ломай себе голову! Дело гораздо проще, чем ты думаешь. Сейчас все тебе расскажу. Прежде всего, заметил ли ты, что о твоем самозванстве на допросе даже не заикались?
– Заметил, но не понимаю почему.
– Потому что Левенвальд получил секретное предписание предъявить тебе обвинения только в нарушении дисциплины, дезертирстве, сопротивлении законным властям и государственной измене. О самозванстве не только должны молчать следственные власти, но если ты вздумаешь заговорить, то тебе не должны дать возможность сделать какие-либо признания.
– Хорошо, но это еще не объясняет, почему тебя посадили в тюрьму. Может быть, обнаружилась твоя проделка со вскрытием пакета?
– Ничуть не бывало. Левенвальд ничего не заметил, а адъютант теперь во мне просто души не чает: я избавил его от большой неприятности.
– Но тогда я не понимаю…
– Сейчас поймешь. Надо тебе сказать, что Левенвальд вовсе не в претензии на меня за то, что я не признал тебя под личиной майора Кауница. Он
